Александр Герцен - Том 8. Былое и думы. Часть 1-3

Так, в письме к Г. Вырубову от 17 мая 1867 г. Герцен сообщал (имея в виду пятый и шестой томы «Былого и дум», которые он называл «частями»): «…у меня есть готовые V и VI часть да еще суплементин (V – Лондон и эмигранты не русские, VI – История типографии и „Колокола” <���…> Суплемент состоит из „Швейцарских видов” и „Venezia la bella”)» (Л XIX, 316). В «Полном собрании сочинений и писем» под ред. М. К. Лемке главы «Былого и дум», посвященные лондонской эмиграции, и главы, относящиеся к истории Вольной русской типографии и к «Колоколу», объединены в шестой части, озаглавленной «Англия». В настоящем издании, согласно приведенному указанию Герцена, последние главы выделены в самостоятельную седьмую часть с редакционным заглавием <���«Вольная русская типография и „Колокол”»>.

<���«Рассказ о семейной драме»> в «Полном собрании сочинений и писем» опубликован в составе пятой части «Былого и дум» с порядковой нумерацией глав – XLIII–L. Между тем в сохранившемся списке, сделанном неустановленным лицом («пражская коллекция»), главы <���«Рассказа о семейной драме»> начинаются с новой нумерации (I, II и т. д.). В настоящем издании эти главы пятой части печатаются по этому списку под редакционным заглавием <���«Рассказ о семейной драме»>.

Вместе с тем следует признать, что имеющиеся в нашем распоряжении данные не дают возможности предложить такое решение относительно VI–VIII частей «Былого и дум», полное соответствие которого воле Герцена могло бы считаться доказанным. Не исключено, что еще будут найдены документы, которые позволят определить эту волю более бесспорным образом, чем это представляется возможным сделать теперь.

Влечение Герцена к созданию произведений автобиографического характера сказалось уже в отдельных набросках и отрывках начала 30-х годов, в которых получили отражение факты и думы, относящиеся к дружбе с Огаревым, к клятве на Воробьевых горах (см. в т. I наст. изд.: <���«Не долго продолжалось его одиночество…»>, <���«День был душный…»>).

Года на три позднее, в вятской ссылке, автобиографический замысел все более становится в центр творческих интересов Герцена.

27 апреля 1836 г. он писал Н. А. Захарьиной: «Я решительно хочу в каждом сочинении моем видеть отдельную часть жизни души моей. Пусть их совокупность будет иероглифическая биография моя, которую толпа не поймет, но поймут люди. Пусть впечатления, которым я подвергался, выражаются отдельными повестями, где все вымысел, но основа – истина». 29 июня того же года Герцен набрасывает в письме план «биографии», реализованный лишь много позднее в несравненно обогащенном виде в первых частях «Былого и дум».

Герцен здесь следующим образом намечал «отделы» задуманного им автобиографического труда: «От 1812 до 1825 ребячество, бессознательное состояние, зародыши человека; но тут вместе с моею жизнью сопрягается и пожар Москвы, где я валялся шести месяцев на улицах, и стан Иловайского, где я сосал молоко под выстрелами. Перед 1825 годом начинается вторая эпоха; важнейшее происшествие ее – встреча с Огаревым. Боже, как мы были тогда чисты, поэты, мечтатели! Эта эпоха юности своим девизом будет иметь дружбу. Июль месяц 1834 окончил учебные годы жизни и начал годы странствования. Здесь начало мрачное, как бы взамен безотчетных наслаждений юности, но вскоре мрак превращается в небесный свет: 9 апреля <1835 г. – день прощания с Н. А. Захарьиной перед отъездом в ссылку. – Ред.> откровением высказано все, и это – эпоха любви, эпоха, в которую мы составили один я, это – эпоха твоя, эпоха моей Наташи».

Такие автобиографические произведения Герцена, как «Вторая встреча» (1836), «О себе» (1838) и др., положили начало осуществлению этого плана. Вместе с тем самое представление Герцена о начатом им автобиографическом труде становилось более широким.

Стремление увидеть и воплотить в каждом своем сочинении «отдельную часть жизни души» привело к тому, что, в сущности, почти все написанное Герценом в вятской и владимирской ссылках так или иначе связывалось им с автобиографическим замыслом.

14 января 1838 г., в письме к Н. А. Захарьиной из Владимира, Герцен так характеризовал состав «биографии»: «Со временем это будет целая книга. Вот план. Две части: 1-я до 20 июля 1834 <���канун ареста. – Ред.>. Тут я дитя, юноша, студент, друг Огарева, мечты о славе, вакханалии, и все это оканчивается картиной грустной, но гармонической, – нашей прогулкой на кладбище (она уж написана). Вторая начнется моей фантазией „22 октября”. Вообще порядка нет: отдельные статьи, письма, tutti frutti <���всякая всячина (итал.)> – все входит; за этим „Встреча”, „I Maestri” и „Симпатия”; далее – что напишется. В прибавлении к 1-му тому „Германский путешественник”, – эта статья проникнута глубоким чувством грусти, она гармонирует с 20 июля <���…> Пожалуй, тут можно включить и мои „Письма к товарищам”: „Пермь. Вятка и Владимир”<���…>».

Таким образом, Герцен не только хронологически раздвигает рамки намечающейся автобиографии, но вводит в ее состав «отдельные статьи, письма», весьма разнообразные по содержанию и форме, от романтической фантазии «22 октября» до сатирических бытовых зарисовок писем о Перми, Вятке и Владимире. Так уже в 30-х годах происходило расширение этого замысла, которое вело к превращению автобиографии в центральный и наиболее характерный для литературного творчества Герцена жанр. Однако с начала 40-х годов вплоть до начала 50-х условия жизни и литературной деятельности Герцена не благоприятствовали осуществлению этих планов.

Рано осознав свое политическое, революционное призвание и характер своего литературного дарования, Герцен искал пути их сочетания. Он пытался на основе собственной жизни создать автобиографические произведения, способные рассказом о человеке, посвятившем свою жизнь большим идейным целям и прежде всего борьбе с самодержавием, приобрести революционно-пропагандистское влияние. Положение «колодника», как называл себя тогда Герцен, благоприятствовало работе над автобиографическими опытами, которые тогда могли быть доступны лишь крайне узкому кругу близких и друзей.

В 40-х годах в России Герцен – мыслитель, художник и публицист – создает замечательные философские работы, беллетристические произведения и фельетоны; однако он лишен возможности продолжить и углубить свой автобиографический замысел. Невозможность открытого политического выступления, прямого высказывания своих стремлений и идеалов, цензурные условия в высшей степени затрудняли создание такого рода произведений.

Так, широко задуманная Герценом и начатая в 30-х годах автобиографическая «поэма» «О себе» подверглась переработке и превратилась в напечатанные в 1840–1841 гг. «Записки одного молодого человека», в которых, в частности, вовсе исчезли темы университетской жизни, ареста и личных переживаний. Рассказ о своей жизни под игом самодержавия, о своих идейных исканиях уходит в потаенный дневник Герцена. Позднее же дневник, в частности содержащиеся в нем художественные заготовки, характеристики будущих персонажей «Былого и дум», а также письма, послужили Герцену одним из важнейших источников при работе над «Былым и думами».