Феликс Светов - Отверзи ми двери

- Но разве евреи не сидели в тех лагерях? Почему же... - начал франт.

- Да подождите вы, знаем, знаем - все сидели в лагерях, надоело, оборвала его Юдифь, - я хочу этого человека понять. Я действительно здесь потеряла здоровье, я имею право...

- Ну а кроме прав, разве у вас нет обязанностей? - так же тихо спросил Лев Ильич. - Почему ж вы все только о своих правах помните? К тому ж собиранием искусства можно и там заниматься - тем более Людовиком ХV, которым вы меня вчера порадовали.

- Какие еще обязанности? - с искренним недоумением спросила Юдифь.

- Обязанности перед этой землей, политой русской кровью - океаном ее. Страшно сказать, но я бы никогда не решился вспоминать о ручейке еврейской крови, едва ли в том океане заметном, да ведь странно было бы кровью меряться. Каждый захлебнется. Обязанности перед расстрелянной русской культурой - ее разрушенными и загаженными церквями, к которым Феликс только что высказал отношение, даже меня, его хорошо знающего, поразившее цинизмом и невежеством. Ну да это свидетельство всего лишь о нем, а разумеется, не о русской архитектуре. Но главное не в этом - вот что меня заставило рот раскрыть. Что тут спорить, мы все только о себе можем свидетельствовать... Да, - посмотрел он на франта, - были и евреи на Колыме и Беломорканале. А кто были начальниками этого самого знаменитого канала - не Френкель, Раппопорт, Коган и Берман?.. Что ж вы все своими ранами да заслугами хвастаетесь? Как же здесь до покаяния дойти, а иначе пропадешь. Почему б не вспомнить, кем была пролита кровь...

- Вот ты и вспомни о погромах да о сорок девятом годе, - вставил Вадик Козицкий.

- Да я ж и говорю о том! - крикнул Лев Ильич, с огорчением отметив, что спокойствие его кончилось, а значит, он уже не может собой владеть. - Не на других надо указывать и пальцем в них тыкать с радостью - это только тебя и погубит, а о себе, себя и только себя судить. Свою вину постараться увидеть и понять. Тогда ты ее и оплатить сможешь. А что ж иначе?

- Вы о какой вине говорите? - спросил франт и опять Льву Ильичу понравились его глаза, в них хоть мысль была, а не злоба, как у Вадика.

- Да о том, что Россия и без евреев так же бы в море выплыла - ну не нелепо ли что-то там лепетать о какой-то оснастке, будто бы сооруженной здесь еврейским гением? Какая оснастка, о чем вы тут говорите? В чем она - эта еврейская заслуга? Это в худшем бы случае Россия без евреев той же баржей осталась - и слава бы Богу, было чем действительно гордиться, и не заметили бы ничего, что тут еврейские руки соорудили. А в лучшем, действительно, была б оснастка, потому что не было б Троцкого, Ягоды и Кагановича, не было бы продажных писателей с еврейскими ли фамилиями или с русскими псевдонимами, продажного кино, философов, готовых диалектически оправдать любую мерзость. Что ж до того, что действительно сделали евреи в русской науке или инженерии в этой самой оснастке, было, как же, разумеется, и было, и сделали - но право же, постыдно об этом и вспоминать, зная зло, ими причиненное. Едва ли стоит мерять - только к стыду и неловкости.

- Ну знаете, - сказала Юдифь, с брезгливостью глядя на Льва Ильича, такого я в своем доме никак не ожидала. Впрочем, когда человек изменяет голосу крови...

- Какой крови? - спросил Лев Ильич.

- А что, по-вашему, православие не измена? Не была, что ли, эта церковь и создана для того, чтоб унижать и уничтожать евреев - да и не только теоретически? Только руки коротки.

- Нет, она для другого была создана, а верней, всегда существовала. Разве апостолы, евангелисты не были евреями? А Матерь Божия...

- Ну эти сюжеты мне хорошо известны.

- Вы знаете еврейский язык?

- Нет. Мне он ни к чему. Я в России живу.

- Ну как же вы тогда ходите в синагогу - там же на еврейском идет служба?

- Это еще зачем? Почему я должна ходить в синагогу? Вы еще меня заставьте какие-нибудь грязные пейсы носить, или в чем там еврейки ходят? Для того, чтобы чувствовать себя еврейкой и всегда об этом помнить, мне не нужна синагога - мне достаточно знать, что в этой стране, в которой живет быдло, всегда гнали и уничтожали евреев. В отличие от вас, я никогда не смогу отмахнуться от разговоров на кухне, хоть на своей их не допущу и, надеюсь, этот будет последним...

- Юдифь, да что с вами? - попробовал урезонить ее франт.

Юдифь отмахнулась от него.

- Юдифь? Да меня, если хотите, и Юдифью назвали не случайно. Пусть меня топчут, но я горжусь тем, что я Юдифь...

Лев Ильич позволил себе маленькое удовольствие - глянул на Веру, но не увидел того, чего ждал, он не смог бы понять, как она на него смотрит, наверное, это было только безразличием или усталостью.

- Да кто ж ты все-таки теперь? - повторил свой вопрос Вадик, - русский, что ли?

И Лев Ильич сорвался. Он давно знал, что не удержится, что спокойствия его хватит не надолго, что не ему вести все эти разговоры, что-то объяснять и миссионерствовать... "Да брат мой от меня не примет осужденья..." - мелькнула перед его глазами пушкинская строка, набросанная легким, летящим почерком.

- Я-то еврей, - сказал он. - Меня зовут Лев Ильич Гольцев. Мой отец, мать, деды, прадеды - и так до десятого колена были евреи: цадики, раввины, барышники, спекулянты, торговцы живым товаром. А я - православный христианин. А вот кто ты - Вадик?

- Я? - растерялся Вадик. - Ну, конечно, еврей.

- Может, покажешь паспорт и мы прочитаем, что там у тебя написано?.. - это был запрещенный удар, ниже пояса, потому что кому, как не Льву Ильичу было знать, что Вадик мучался этим, а потому и так нервно реагировал всегда, но и отказаться от такого удара у Льва Ильича сил не хватило, не мог он себя больше сдерживать. - И ты, полужидок, будешь мне что-то объяснять про евреев, о том, сколько и кто пролил их крови? Вы будете мне говорить о голосе крови и о том, как я его должен слышать? - он увидел краем глаза, потому что смотрел Вадику прямо в лицо, что на том конце стола встал во весь свой прекрасный баскетбольный рост Игорь, и снова порадовался, что взял ребят с собой. - Да вы люди без нации - не евреи, не русские - советские, страдающие только от того, что у вас нет черной икры, ненавидящие Россию, не знающие ее, стыдящиеся своего еврейства. Какой тут голос крови, когда это всего лишь элементарное национальное чванство, гордящееся своей гонимостью: мы - гонимые, значит избранные, нам все должны помогать, мы обиженные - значит лучше! Хоть стол ломится, все равно гонимы, растоптаны! Все равно ущемлены. Еще о том любите вспоминать, что сто лет назад евреям нельзя было в Петербурге и Москве селиться, не было, мол, права жительства, а небось о том, что в этой стране, где верно, черта оседлости существовала, миллионы русских людей были в то же самое время крепостными - об этом и думать позабыли? Ну уж коль сравнивать да меряться? А о том, что сегодня, не сто лет назад - сегодня миллионы русских крестьян паспортов не имеют - что ж вы, гуманисты, про это не думаете, вы ж в России живете! Даже сейчас, когда проблема решена - да не вами, а настоящими евреями, которые пейсов не стыдятся и язык учат - сионистами, если не Промыслом Божьим. Ну невмоготу, ну ненавидите, ну не мать она вам, мачеха, получайте визу да уезжайте - скатертью дорога! Трудно? Но ведь возможно, а русскому человеку и того нельзя.