Иван Истомин - Первые ласточки

Будилов поехал в Березово, чтобы привезти оттуда мотор, оборудование, мотки тяжелых проводов для электростанции и радиоузла. Они были оставлены там последним пароходом — не успел доставить в Мужи, закрылась навигация. Но Будилов о том не знал, а пока переписывался, выяснял, наступил новый, 1927 год. Пришлось Будилову организовывать подводы, и вспомнил он, что у Сеньки Германца лошадь-тяжеловоз. Нагрузить — повезет, потащит помаленьку. Надо, однако, еще одного коня.

Сенька согласился с радостью, но сказал — силенки, мол, мало.

— Вот надо взять Гажа-Эля, — залепетал Сенька. — Он самый изо всех сильный!

Эль согласился прогуляться до Березова на Гнедке. Подледный лов закончили — можно отлучиться, подзаработать. Правда, изба у Эля все еще не готова, но осталось немного — эта недельная поездка не повредит.

И они поехали.

— Как вы медленно топаете, якуня-макуня, — крикнул Эль едущим впереди седокам. — Не Пеганка, а Поганка у Сеньки. Замерз даже я, пока спал. Бр-р-р!..

— Ничего, — послышался голос Будилова с передних розвальней. — Тихо едем — дальше будем…

— Сколо Азовы, — лепетнул Сенькин дребезжащий голос. Видно, замерз, из троих хуже всех одет, хоть и крепится. — Немного отдохнем, попьем чайку и дальше топаем с Пеганкой. — Хотел стегнуть коня-тяжеловоза, да вдруг остановился — задурит.

«Мучает коня Германец, — попыхивал цигаркой Эль. — Не дает идти тяжеловозу. Не-ет, у меня бы не так топал. Если сложить силу Пеганки да мою — мы гору свернем, якуня-макуня! Жалко, Гнедка потеряю, если Сеньке отдам. Гнедко привык ко мне, знает меня».

Через час были в Азовах, попили чай у ямщика, и Сенька пошел поить из проруби лошадей, а Будилов и Эль затеяли разговор об электричестве — о югыд-би. Сенька повел коней на водопой в том порядке, в каком шли они до Азова, — сперва Пеганка, а потом Гнедко. Но тут Пеганка задурела. Сенька и так и этак, а конь стоит недвижимо. Собирался позвать товарищей, да раздумал — что, если первым пойдет Гнедко? И верно — оба коня двинулись.

Сенька выругался, он не выпускал из рук Гнедка, спускаясь к проруби на Малой Оби. Пеганка пошла за ним быстрее.

Выглянула луна из-за густого леса, и все стало видно, особенно у конской проруби. Сенька палкой пробил лунки в застывшем льду, получше закинул на шеи коней узды и отпустил их пить. А сам думал:

«Нич-чего не понимаю. И кони молчат. Вот бы мне послушную лошадь завести. Обязательно променяю коня. Ну его к черту! Мне не грузы возить — сено-дрова привезу, и ладно. Вот был бы у меня Гнедко! Но Гажа-Эль не променяет. Не-ет. Променяю-ка коня в Березовом. Но тогда не будет у нас тяжеловоза. А мне нравится Гнедко. Надо подумать хорошенько, пусть Гажа-Эль попробует управлять Пеганкой».

— Дело сделано — поил коней! — лепетнул Сенька и сбивчиво заговорил: — Эль, мне сильно понлавился Гнедко. Хочу менять с тобой баш на баш… своего Пеганку на твоего Гнедка.

— Да-а?! — удивился Эль.

— А что? — пробасил Будилов. — Верно — можно менять запросто! У Семена голос… детский, а на Пеганку нужно вроде моего баса. Но мне некуда ездить. Пеганка и Алексей — вот пара. Горы свернут…

— Горы-то горы, да будет ли тяжеловоз слушаться меня. — Эль перестал смеяться. — И Гнедка жалко…

— Знаем… плачете оба, когда ты, Гажа, бьешь его… — Сенька опустил капюшон и сел на лавку. — Поплобуй-ка с Пеганкой меляться силой.

Эль кивнул головой — точно, у него уже промелькнула такая мысль.

Вышли во двор. Сияла полная луна над вершинами кедров и елей, отражая-отбрасывая черные их тени на белизну искристого снега. На небе приветливо мигали звезды, словно спелые морошки. Запрягли коней и поехали дальше. Эль занял Сенькино место, нарочно затрубил голос и стеганул Пеганку так, что она вздрогнула, рванулась вперед и понеслась крупной рысью. Эль и Будилов едва удержались на месте. И Сенька сзади на Гнедке радостно завизжал, как ребенок, видя, что конь у него бежит вовсю.

— Вот что значит хозяин сильный. — Александр Петрович все еще смеялся. — Будет толк, Алексей! А Сенька пусть берет твоего коня…

Так и ехали крупной рысью до Березова, сделав еще две остановки в ямских домишках. Всего пути от Мужей чуть больше полутора суток.

В Березовом остановились у сторожа пристани, которому было поручено охранять мужевский груз. В избе горел югыд-би, как во многих домах, что поразило Сеньку Германца. Александр Петрович за два дня получил все, что надо, и стал помогать грузить Элю и Сеньке. Эль вздыхал о выпивке. И Сенька не пил — у них просто не было денег, аванс у Будилова еще не получали.

На третьи сутки решили отдохнуть, пошататься по кару — городу. Но в карманах пока пусто — и в каре скучно. Накануне вечером ударил крепкий мороз. Сенька был неважно одет и боялся замерзнуть. Так и коротали время до вечера, играли в дурачка.

— Завтра поедем, хоть и в стужу, — сказал Будилов, раздавая карты. — Кони отдохнули за три дня, и нам пора.

— Мы-то с тобой можем, а Сенька-то как, якуня-макуня! Замерзнет ведь. — Эль посмотрел на обувь Германца.

— Точно, — согласился Александр Петрович. — А как договорились — меняете коней баш на баш?

— Меняем… — ответили вместе.

Будилов решил — если будет стужа, то они с Элем поедут на Пеганке, а Семен подождет и выедет на Гнедке, когда будет теплее.

Вдруг электрическая лампочка на потолке погасла, стало темно.

Александр Петрович недовольно пробубнил:

— Ну вот и в темноте остались. Еще рано, нет восьми часов. Только ушел на дежурство хозяин. Часто так бывает, мамаша?

— Часто, — сказала она. — Сейчас зажгу керосиновую лампу.

Сенька похвастался в темноте:

— А у нас не будет так! Я сам стлою югыд-би. И ладиво привезем в Мужи…

Старушка принесла горящую лампу, и Александр Петрович стал собираться к другу-связисту.

— А аванс? — спросили друзья.

— Да-а, забыл… — хмыкнул Будилов. — Только не выпивать. Вы завтра купите своим женам и детям подарки. — И дал им деньги, потом надел непродуваемую малицу и ушел, гаркнув: — Пока!..

— Ну начальник у вас громогласный. Хоть уши закрывай, — засмеялась хозяйка, когда он вышел.

Эль и Сенька стали думать, нельзя ли выпить.

— Тут в каре есть сур, мамаша? — спросил Эль. — А то некуда девать деньги…

— Они пищат, — ухмыльнулся Сенька.

Она вначале удивилась, что прибывшие из Мужей вроде тоже выпивают, как везде. «Вдруг они нехорошие в пьяном виде. Еще начнут дебоширить, а старика нет», — подумала хозяйка. Но потом сравнила по виду Эля и Сеньку, маленького, и сказала:

— Вообще-то есть самогон, даже рядом, токо ни-ни. Боятся милиционера…

— Мы плиезжие, — успокоил Сенька.

Старуха оделась, сходила недалеко и принесла бутыль с какой-то белесой жидкостью. Понюхали — самогон. И начали понемногу тянуть его. Угостили чуточку и хозяйку. Она подала им закусить сырой недосоленной «сись чери» — гнилой рыбой — вкусной и специфически пахнущей. К тому же рыба была мерзлой — во рту таяла, будто сахар.