Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец

Женщина. Если бы я была мужчиною и начальником, то не отпустила бы этих хищных ястребов на Запорожье, не ощипав им перьев. Царь обещал для нас построить католическую церковь в Москве, пусть бы из этой добычи поляки построили другую. Только б этим запорожцам ничего не досталось!

Вахмистр. Кроме сабельных ударов. Мысль счастливая! Ну что бы нам на обратном пути посчитаться с запорожцами! Ведь, право, славно! Уж впрямь, где черт не успеет, туда пошлет женщину.

Хорунжий. Совет хорош, да исполнение нелегко. Эти головорезы, которые так плохо сражались за царя, будут драться до последней капли крови за добычу; они, по крайней мере, вдесятеро сильнее нас: ведь нас не более тысячи шестисот человек!

Молодой товарищ. А давно ли нам известна наука считать неприятелей перед боем?

Хорунжий. С тех пор, как яйца стали учить кур.

Молодой товарищ. Господин хорунжий!

Хорунжий. Господин товарищ!

Молодой товарищ. Знаете ли, чем это может кончиться?

Вахмистр. Господа, господа! неужели нам ссориться между собою, помирившись с неприятелем? Вот-те и дисциплина! Черт меня возьми, если я видал когда-нибудь такое войско: здесь всякий сам себе начальник!

Хорунжий (подавая руку молодому товарищу). Не горячись, молодой человек, уважь хоть седые усы мои.

Молодой товарищ. И мои черные усики стоят уважения. (Хлопает по руке хорунжего.)

Вахмистр (женщине). Послушай, сударыня! Ты намекнула о постройке католических церквей в Москве. Смотри же, чтобы вы после не стали плакать, как наши ребята станут в этих церквах венчаться с московками!

Женщина. Женитесь на ком хотите, для нас все равно. Ведь царицею Московскою будет полька, панна Марина Мнишех.

Вахмистр. Ну так что ж из этого?

Женщина. А вот то, что мы, жены воинов ее мужа и притом польки, всегда будем иметь первое место.

Старый товарищ (смеясь). Не при дворе ли?

Женщина. А почему же не так? Велика беда, что панна Марина – дочь воеводы! А разве мы не такие же шляхтянки? Разве вы забыли пословицу: "Шляхтич на огороде равен воеводе"?

Многие голоса в толпе. Правда, правда!

Один товарищ. Что до меня касается, то я рад навсегда остаться на Москве. Здесь мы будем при царе первые, а в Польше нам всегда будет тесно от наших вельмож. Что ни говори, а сильный воевода всегда вытеснит бедного шляхтича из огорода!

Многие голоса. Справедливо, правда!

Молодой товарищ. Говорят, что царь хочет завести польскую гвардию в Москве; я первый остаюсь здесь.

Многие голоса. И я, и я также.

Молодой товарищ. Только надобно будет переделать Москву на наш лад. Если правда, то мне рассказывали люди, бывшие в Москве при посольстве с Сапегою, то и в медвежьей берлоге веселее жить, чем в московских палатах. Итак, надобно начать с того, чтобы велеть боярам и вообще всем богатым москвичам не запирать жен своих, как гусей на откорм; потом ввести в обычай маленькое волокитство, затеять балы, научить женщин танцевать, любить музыку…

Хорунжий. Браво, браво, да ты годишься, брат, в первые советники к царю Димитрию.

Молодой товарищ. Ведь он сам весельчак.

Вахмистр. Уж что правда, то правда. Наездник на коне, сенатор в совете, удалец на пирушке, пострел с бабами, словом, молодец хоть куда. Послушай, друг купчина, вы должны озолотить нас с головы до ног за то, что мы дали вам такого царя.

Боярин. Это не наше дело.

Вахмистр. Как не ваше дело? Ведь вам жить с ним. Но все говорят, что Москва богатая и добрая старушка: она, верно, поделится с нами лишним своим богатством. Не правда ли, господин купец?

Боярин. Я не могу отвечать за Москву.

Пекарский. А если не захочет поделиться добровольно, так мы посоветуем ей по-своему.

Боярин. Москва – добрая старушка, только выцарапает глаза всякому, кто на нее поднимет руки.

Хорунжий. Ну, так мы ей руки свяжем.

Боярин. Не мое дело спорить.

Пекарский. Ганко! сыграй-ка нам песенку, а за то мы пожалуем тебя в придворные коновалы.

Ганко. Сыграть рад, а за место спасибо. Помещайтесь сами, господа, а я сам сыщу для себя уголок (Ганко играет на скрипке).

Один из толпы. Господа! Вот раскинут плащ. Вот кости и тяжелые ефимки, которые я отнял у русского боярина под Путивлем. Завтра или послезавтра будет новая добыча, а теперь попробуем-ка счастья. Господа, кто хочет в кости?

Вахмистр. Сперва поужинаем. Купчина! не хочешь ли отведать солдатского ужина? А ты, Ганко, поужинай с шеренговыми.

Боярин. Благодарен: мы поужинали в селе Коломенском. Теперь же мне некогда, я пойду, по вашему совету, к запорожцам.

Вахмистр. Ну, так прощай. С Богом! Тебя, Ганко, я бы послал к черту, но ты сам, без меня, знаешь к нему дорогу.

Воины принялись за ужин, а боярин и Ганко удалились и пошли между палатками на левое крыло стана.

– Ну, каковы тебе показались, боярин, наши лучшие витязи? – спросил цыган.

– Хороши гуси! – отвечал боярин. – У них только на уме, что грабеж, раздоры и только одно желание, чтобы перевернуть все вверх дном. Димитрия они почитают своим казначеем – и только!

– А при всем этом, право, славные ребята! – сказал Ганко. – Попить, поесть, подраться – наше дело. Они не боятся смерти, как будто она их двоюродная сестрица, и за опасностями гоняются, как борзые за зайцами. Правда, что наши полковые священники морщатся, когда идет дело о вере и о поведении. Но ты сам рассуди, боярин, что иначе быть не может. Ведь здесь не войско королевское или Речи Посполитой, а всякий сброд, кто с борка, кто с сосенки! Между начальниками есть порядочные люди, которые пришли сюда из дружбы или по родству с воеводою Мнишехом, по совету иезуитов или для прославления своего имени. Но их немного. Все прочее войско составлено из головорезов, которые рады случаю подраться хоть с самим чертом, только бы драться и жить на чужой счет. Ты видел, зачем они пришли в Россию. Уж не знаю, какой порядок будет в Москве! Эта вольница, как беспокойный муравейник, расшевелит вашу белокаменную, и сам царь их не удержит!

– А знаешь ли ты, как ловят муравьев? – сказал боярин.

– А как?

– Сперва вымажут горшок медом, а когда в него муравьи наберутся, то нальют кипятком – и поминай как звали!

– Понимаю! – отвечал цыган лукаво, посмотрев на боярина. – Потише! – сказал цыган. – Вот в этой палатке светит огонек. Остановимся за углом и послушаем, что здесь говорят. Слышу голос знаменитого польского пана, князя Константина Вишневецкого.

Великолепная турецкая палатка, добытая отцом князя в стане верховного визиря, была приподнята с одной стороны. Вдоль одной стены уставлено было трофеями богатое оружие: латы, шлемы, кольчуги, сабли, пистолеты, ружья, оправленные в золото и серебро; пониже находились конские сбруи с драгоценными камнями. Походные табуреты и постель покрыты были медвежьими и барсовыми кожами; пол устлан богатыми коврами. На столе стояло несколько больших серебряных стоп с дорогими винами и медами. Вокруг сидели Станислав Мнишех, Фредро, Дворжицкий, Неборский и сам князь Вишневецкий – отважные воины, увлеченные славолюбием под знамена Лжедимитрия.