Фаддей Булгарин - Димитрий Самозванец

Вечером патеры Левицкий, Савицкий, Поминский, Черниковский и Красовский собрались на совещание и уселись за круглым столом, на котором стояла серебряная фляга с венгерским вином.

– Пан воевода Мнишех привез с собою тридцать бочек этого вина, – сказал патер Савицкий, опоражнивая бокал, – право, жаль поить им русских. Они не знают в нем вкуса. Это настоящее кардинальское винцо!

– Гораздо было бы лучше, если бы пан воевода не привозил этого вина, – сказал патер Левицкий. – Здесь и без того все как в чаду. Если б при дворе менее пили и веселились, то имели бы более времени заняться делом. Это настоящий Содом и Гоморра! Каждый день балы, маскарады, танцы, банкеты, музыка; время летит, а дела не делаются!

– Справедливо! – возразил патер Поминский. – Я сам несколько раз напоминал царю, что пора начать действовать; напоминали ему и Мнишех, и Рангони чрез своего племянника; писал к нему и сам папа, но нет толку!

– Царь сказал мне еще в лагере под Москвою, что он не надеется истребить в России греческую веру и не хочет мешаться в это дело, – сказал патер Савицкий. – Он только обещал не препятствовать нам действовать. Но когда папа не требует теперь совершенного истребления греческой веры, а только хочет, чтоб Россия признала власть Рима и чтоб царь ввел унию, то ему никак нельзя отказаться от этого.

– Он обещал это, – примолвил патер Красовский.

– И не исполняет обещания, – возразил патер Левицкий. – Медлит, откладывает со дня на день и, кажется, обманывает нас.

– Неблагодарный, – воскликнул патер Поминский, стукнув стаканом по столу, – не нам ли он обязан всем: воспитанием и престолом? Без нашей воли и помощи он всю жизнь переменял бы тарелки за столом панским или держал стремя. Соединение церкви восточной с западною – вот цель всех наших усилий, а не возведение на царство этого бешеного бойца! Он забыл, кажется, кто он, как вышел в люди, зачем возвышен, кем? Забыл, что он чадо нашего предначертания!

– Не гневайтесь, почтенный брат, – возразил патер Савицкий, – он, право, добрый малый! Ветрен, легкомыслен, тщеславен, но это пороки молодости. Дайте ему насладиться плодами победы!..

– Пустое! – сказал с гневом патер Поминский. – Он имел довольно времени натешиться. Он просто боится оскорбить своих попов и бояр – и обманывает нас. Надобно его принудить к исполнению своего обещания.

– Принудить! Какое средство имеем мы к этому? – сказал патер Красовский. – Неужели мы объявим войну царю за нарушение трактата?

– Да, войну, войну иезуитскую! – возразил патер Поминский. – Послушайте, почтенные братья! Вы знаете наши правила. Чем должно обуздывать и понуждать людей? Страхом. Чем воспламенять их? Надеждою. Здесь надежда не подействует, ибо царь получил более, нежели надеялся; итак, должно употребить страх. Надобно заставить его бояться, подвергнуть опасности и привести в такое положение, чтоб он снова нуждался в нашей помощи. Тогда скажем ему: гибни или вводи унию!

– Прекрасно, превосходно, бесподобно, славно! – воскликнули все патеры. – Виват почтенный брат, я пью за ваше здоровье, – сказал патер Савицкий.

– И я, и я, и я! – повторили все патеры и осушили кубки до дна.

– Мысль прекрасная, достойная сына Лойолы, – сказал патер Левицкий, – но как ее исполнить?

– Я все обдумал и уладил, – отвечал патер Поминский. – Слушайте. Вы знаете, почтенные братия, что многие бояре недовольны царем за предпочтение, оказываемое полякам, и за страсть его ко всему иноземному. Помните дело князя Шуйского? Этот гордый, самолюбивый боярин никогда не простит царю той обиды, которую он перенес, быв предан в руки палача и претерпев пытку. Величайшее неблагоразумие царя в том, что он приблизил к себе снова человека, столь жестоко им оскорбленного. Я советовал ему или не начинать этого дела, или, начав, кончить порядком. Но он послушался баб и сделал глупость. Хитрый Шуйский льстит царю, изгибается пред ним и ползает, изыскивая случай, чтоб уязвить смертельно, подобно змее. Шуйский – глава недовольных новым порядком вещей. Он еще не смеет составить заговор, опасаясь измены, но если возбудить его к тому надеждами – то он готов на все. Итак, надобно заставить Шуйского составить заговор на жизнь царя, постращать его этою опасностью, а после спасти с условием немедленно ввести унию и, обнаружив заговор, одним ударом истребить всех противников нововведений, то есть Шуйского со всеми его клевретами.

– Позвольте поцеловать себя и прижать к братскому сердцу! – воскликнул в восторге патер Левицкий.

Все патеры бросились обнимать патера Поминского.

– Теперь позвольте спросить, почтеннейший брат: как же вы устроили это дело? – сказал патер Савицкий.

– Вы знаете, почтенные братья, русского дворянина Золотого-Квашнина, который бежал в Польшу от гнева Иоанна Грозного и долго жил в Львове? – сказал патер Поминский (123).

– Знаю его, очень знаю! – сказал патер Левицкий. – Человек умный и хитрый.

– Он в большой милости у князя Василия Шуйского, – примолвил патер Поминский, – и так же недоволен нашим питомцем за то, что он не дал ему боярства по обещанию. Я в связях с Квашниным… мы имели общие дела в Польше… он имеет нужду во мне… словом, я могу употребить его в дело.

– Ваше изобретение, следовательно, вам принадлежат исполнение и слава, – возразил патер Савицкий. – Мы будем помогать, как только можем.

– Но этот Золотой-Квашнин мне весьма подозрителен, – сказал патер Левицкий. – Я должен теперь сознаться вам в моей неосторожности и в моих подозрениях, чтоб предостеречь насчет Квашнина. Когда наш питомец открылся в Польше, этот Квашнин весьма часто посещал меня и не хотел пристать к искателю короны Московской прежде, нежели удостоверится, что он имеет довольно силы к исполнению своего намерения. Квашнин обещал с своей стороны найти искателю сильных приверженцев в России. Чтоб убедить Квашнина, я показал ему несколько писем от братии наших из Рима – и что ж? Чрез несколько дней мой ларчик с письмами и другими бумагами пропал из моей кельи, и Квашнин более ко мне не являлся!

– Потеря писем – важное дело! – сказал патер Поминский. – Но нельзя думать, чтоб их похитил Квашнин. Впрочем, вы знаете, почтенные братья, что мы должны открываться только вполовину людям, не принадлежащим к нашему обществу. Не бойтесь, Квашнин не обманет меня!

– Надеемся! – примолвил патер Савицкий с улыбкою. – Итак, дело решено. Шуйского возбудить к заговору, настращать царя – и аминь!

– За здравие великого механика и доктора белой магии! – сказал патер Черниковский с улыбкою, осушив бокал.

– Виват! – воскликнули отцы иезуиты, опорожнили бокалы и, поклонясь чинно друг другу, пошли в свои комнаты отдыхать, радуясь, что открылось новое поприще для их деятельности.