Иван Шмелев - Том 7. Это было

– Во когда поднялись-то!..

– Все, говорит, народы расшевелим!

– Раз такое дело заварили, надо шевелить.

Зашел вечерком Кожух, сосед. Боится, как бы не отобрали вина три бочки, которым он начал торговать.

– Идет несметная сила, вино беспременно отберут. Весь, будто, Крым на пропой отдан, по ихнему приказу! Катом катятся по горам, завтра уж у нас будут. Говорил сейчас один человек: двадцать миллионов подняли, свет покорять! Покорить не покорят, а нас разорят. А народ соблазнялся… Говорят – даром, что ли, такое накрутили! надо уж покорять!.. Прибег вчера Николай-маляр, сам слышал, в Симферополе матрос кричал: надо покорять, а то обидно!., у Европы победа, а мы – при чем?!. Все теперь затрещит, и все золото заберем, сразу поправимся! Записываются к ним много… из нужды, понятно! И позвольте вам дать совет: не выпущайте кур! Я своих в колодец спустил, покуда прояснится, а то навалятся – заберут!..

Кожух и корову куда-то сплавил, но за вино боится.

– Бочки, куда схоронишь?! Да Бог с ним, и с вином-то, если и всамделе прогремим… все воротим! На дело бы пошло… А то, прямо, обида, до чего довертели!..

Зашел растревоженный учитель.

– Слышали, всему свету объявим вызов?! Ловко они играют! У народа, как бы он там ни пал, есть своя честь и гордость. Говорят: «Все нас продали, а мы всех потрясем и отыграемся! думают, что Россия сгибла, а мы-то и покажем… всех запалим – и больше ничего!» Какой-то пафос!..

Всю ночь на горке у Кожуха возились, скатывали бочки в балку. И сладко и грустно пели дрозды при месяце. Отсвет лежал на море, бежали-играли струйки… Не струйки ли это пели?..

Я смотрел на море, к невидному на востоке Ак-Манаю. Сердце мое летело… А в это время катились через горы.

– Не спите?.. – окликнул меня Кожух, кончивший с бочками. – Слышите… по горам гремят?..

Не слышно. Дрозды поют…

– Ну, как не слышите!.. Ясно слышно, телеги ихние громыхают!..

Как будто громыхают?..

– И что им тут-то? – спрашивает себя Кожух. – Разве вот отдохнуть маленько… Им теперь прямая дорога… на Румынию! А там – на Берлин и на Париж. Тимка по карте глядел – совсем уж близко! А там уж все подготовлено, у французов тоже революцию подняли, – была телеграмма на заборах. Вот бы расколошматить-то, доказать! А вино я в балочку, под дубки скатил, хворостом завалил от греха…

Чудесное занималось утро! В первых лучах от Ак-Маная, стояли цветущие деревья – в розово-золотом сиянии. Наперебой сыпали дрозды. Такое утро, что надо бы молиться. Белого цвета за ночь вылилось еще больше, пошло к предгорьям.

– Пришли! – окликнул сосед-парнишка. – Всю ночь внизу речи говорили, по-гнали на Хведосию, за теми!.. Пехота по шоссе, двадцать тыщ! Сам видал, с песнями бегут, кричат, – «в последний бой пойдем и всех побьем!» Лохматые, как медведи, махонького росточку, – сибирские, говорят… И мордва с ними поднялась! Есть мальчишки, моих годов. А кавалерия берегом пошла, совсем необыкновенные…

– Идут!.. – заорал Кожух с горки и стал закрывать ставни.

Я надел трепаную куртку и вышел на бугорочек. Но за холмами, книзу, не было еще ничего видно.

– Ко-нные к нам идут!.. – опять закричал Кожух и покатился с горки. – Под нижним уж виноградником!.. Так горят на солнце!.. Теперь лучше от дому подальше быть!.. На Ялты они, что ли!.. Не шибко много, а сотни четыре есть. На шасу бы им, чем по балкам коней ломать… А ну-ка, с обыском?!

– Вон, вон они!..

Снизу, из-за бугра, показался отряд верхами. Человек сорок было.

– А виделось… сотни три! – разочарованно прошептал Кожух. – Значит, главные силы на Хведосию пошли. А эти для порядку…

Надвигалось мохнато-пестрое. Гудело, сверкало, брякало. По два коня тянулись. Впереди ехал видный, в белой папахе с красным, и весь сиял. На его груди, накрест, сверкало полосами, – кавказские пояса, как я увидал после. Серебряные бляхи, в блюдце, сияли по синей его черкеске. Болталась сабля, пара наганов торчала в шелковом алом поясе, винтовка за спиною, суконная красная звезда на шапке. Малый был бесшабашно лих, светлоусый и чернобровый, с лукавым взглядом.

– Эй, старики!.. – махнул он на нас нагайкой, – не бойсь! подходи ближе… не обидим!..

Вороной конь под ним был необычайно рослый – кавалергардский, мотал головой и расшвыривал хлопья пены.

– Подойдемте?.. – шепнул Кожух, – с лица словно ничего… приятный…

Мы подошли к дороге. На нас смеялись.

– Буржуи какие выползли!.. Епутаты!..

Малый поскреб в затылке, выругался, что и тут все горы, и колыхнул нагайкой.

– Есть тут – вина набрать? Дворцы у вас тут имеются… богатые буржуи?..

Кожух, в куртке без рукава, как нищий, сказал уныло:

– Здесь, товарищи, одна голытьба осталась. В Ялтах уж душу отведете, там подвалы… по тыще бочек! А тут вы только коней порежете, балками. Вы бы на шасу лучше, пять минут всего ходу, кустиками, – и стегай! По дороге и подвалы попадутся…

– Попадутся? Ладно. Кто в том дому живет?.. – махнул малый на Кожухов дом. – Есть чего там найтить?..

– Другой год заколочено… – отмахнулся Кожух и сплюнул. – Мелкие буржуи жили… померли от холеры враз… четверо душ! Дом заразный… конечно, опростали и велели заколотить…

– Так им, чертям, и надо! – весело сказал малый и потянул из фляги.

Потянули другие из запаса.

– Хорошее вино делаете!.. – крякнул, икая, малый и сплюнул струйкой. – Сливами отрыгает…

– Наше вино знаменитое! – подтвердил Кожух, – только нам далеко до Ялтов! Там грунт способней. Обязательно спрашивайте там – аликанте розовое.

– Эй, запиши, как ее… аликан-тыя!..

– Аликанте! – поправил его Кожух. – А покрепче желаете – мускат-александрия, розовый мускат, столовые хорошие есть… рислинг в Ореанде знаменитый! Я знаю, бочки в подвалах мыл…

Вид у кавалеристов был необычайно дикий. Выпущенные на глаз хохлы, папахи и малахаи, немецкие бескозырки-арестантки, приплюснутые офицерки, дьяконовские, лисьи, с какими-то хвостами. Бесшабашно лихие лица – от чистых и безусых до черноскуластых, каторжных. Теплынь, но все почти были в полушубках, иные – наружу шерстью; какой-то – в тужурке с генерала. Яркие пояса и бляхи, пулеметные ленты накрест, сабли, баклаги, трубы, винтовки, кинжалы, револьверы, красные ленты в бантах, конские хвосты у седел, бараньи шкуры. У иных – подвязанные к седлу барашки… орда, и только. Один был с пикой.

– Закуривай! – скомандовал им, в папахе. – Не слазь с коня, наша дирехтива… в Ялты к котлу поспеть!..

Загоготали.

– На дневку туда идем, девок пощекотать маленько! – засмеялся малый чудесный зубами. – Беленькие там скопо-шились… А там – на Ак-Манай, в бой опять! – сказал он горделиво, потянул из штанов бумагу и оторвал. – Где я нахожусь с моим взводом? – затверженно, как обучающий вахмистр, вопросил он себя, возя по бумажке пальцем. – Трехверстка нам олентирует! Ета карта… должна, как глаз! береги ее наместо проводника!..