Борис Зайцев - Том 1. Тихие зори

– Как сказать… англичанин один, по комиссионной части…

– А, Европа. М-м… Европу я люблю. Разбуди меня тогда! – заорал он, потом тихо прибавил: – А теперь убирайся.

Илья вздохнул, ушел, а Густя раза три перевернулся на англичаниновой постели и кряхтел. Вспоминал ли он шамбертен, француженок? Через несколько минут он дрых беспробудно.

Дядюшка вернулся радостный; предводитель сказал, что его шансы бесспорны. По этому случаю решили вечером идти в клуб. Подошли еще усатые помещики, – двое в поддевках, третий в черкеске. Забежал непременный член; он был красноват с лица, и так бегали его глазки, будто высматривали, где же водчонка.

Один Илья остался недоволен, что господа идут ужинать в другое место.

– Да он какой и клуб-то, Густав Иваныч… – Илья усмехнулся. – Ежели вам, положим, идтить, надо зараньше Сеньку послать, а то он заперт. Одно слово, что клуб.

Густя крякнул:

– Провинция!

– Густав, – сказал дядюшка слегка взволнованно, – что мы будем нынче есть? Как ты думаешь? Если бы, например, стерлядку?

Послали за клубским поваром – хозяином другого отеля, враждебного Капырину; велели отпереть клуб и после раздумий заказали стерлядь живую, кольчиком, на пятерых. Затем Густя с непременным членом зашли в буфет, остальные отправились.

– Ф… ф… – говорил Густя, закусывая икрой. – Насчет икорки и рыбешки заграница пас. М-да, – жевал он, – да… Очень уважаю Ниццу… но осетринки… не тово… мда-а… нет.

Непременный член с томностью закатил глаза:

– Ах, заг-граница! Мечта моей жены. И моя также. Там, г-говорят, ужасно все дешево.

– М-м… когда я останавливался в «Сплендид-отеле»…

Вспомнив о «Сплендид-отеле», он выпил еще, и в клуб они тронулись под руку.

Было темно, шел дождь, и на мостовой среди гигантских булыжников стояли лужи. Кой-где светились окна лавок. Снова запахло чем-то подозрительным. Густя шел медленно, отдуваясь.

– Азия, – говорил он, – кафе нет, тротуаров нет. Хамы!

Но они уже были около, уже клубский мальчик светил фонарем с подъезда. Клуб оказался просторным унылым домом; в нижнем этаже торговали хомутами, бакалеей, в верхнем – уездные чиновники два-три раза на неделе резались в карты, запивая водочкой малую свою жизнь. То же было сейчас. В зале, где голодные актеры, странствуя по белу свету, давали иной раз представление рублей на двадцать сбору, за зеленым столом сражались дядюшка, аптекарь, член суда и старичок – племянник графа, «ну, вы знаете, самого графа», теперь полуголодный. Со стены глядел на игроков Гоголь, недавно повешенный по случаю юбилея. Они его не видали и тузили всеми способами картежного дела: на ренонсах, с коронками, с подсидкой.

Густя оглядел залу покровительственно – остался недоволен.

– Игра в винт! – сказал он непременному члену. – Вы бы посмотрели Монако… да. Вы бы сюда не пошли. Однако где же буфет?

Непременный член грустно вздохнул:

– Густав Иваныч, не г-говорите лучше! Какой тут буфет? Тут совсем нет буфета!

Непременному члену было не до Монако: он охотно сыграл бы робер, даже пульку со стариками, – но партии не составлялось. Друзья прошли в биллиардную. Обтрепанные диванчики, хоры с облупившейся штукатуркой, огромный биллиард с продранными лузами, запах нежилого – остатки прежней славы!

– В Карлсбаде, – сказал Густя, беря кий и помелив наконечник, – я таким кием обработал одного немца. Да, я вам скажу, хороший был кий: не сломался. Разумеется, протокол, штраф… Я тогда был богат.

Непременный член попробовал меряться с Густей в игре, но быстро был разбит. Его красненький носик вспотел пуще.

– Здесь лучше всех играет исправник, – сказал он сконфуженно. – Подать его сюда!

Исправник был рыжий могущественный человек с веснушками на руках. Он зажимал кий в кулак, приседал при удачном ударе, был вежлив, тих. Его звали Потап Михаилыч – он походил на медведя. Но и медведь был побежден; Густя торжествовал.

Потап Михайлыч сощурил узенькие глазки и сказал:

– Да, видно, что вы заграничного воспитания.

Густя крякнул, ухмыльнулся и пошел за дядюшкой: наверху началось предужинное движение, пронесли стерлядку из отеля, враждебного Капырину, радостно запахло и мерещилась скорая водчонка.

Непременный член с исправником решили сразиться друг с другом для утешения; как люди умные и опытные, прислушивались они к звяканью посуды и принюхивались. Казалось, вот-вот кто-нибудь из них сделает стойку.

Когда за ужином на антресолях съели уже стерлядь и все были красны, ласковы, в дверях показались почтмейстер и молодой человек иностранного вида, бритый, в коричневом сюртуке.

– Позвольте представить, – сказал почтмейстер, – мистер Ралло из Англии.

Густя поднял голову:

– А, Европа. Прошу покорно. Сэнк ю.

Коммивояжер подавал всем по очереди огромную руку.

Густя похлопал его по плечу, налил коньяку.

– Слиппинг на вашей постели, мы соседи, вуазинешен?

– А? «Отель Карупп»?

– Вот именно.

– Мне Илия говорил. Вы – тот человек, который засыпал на моей постели?

– Англия! – кричал непременный член. – Нынешний Карфаген! Пью за Англию!

Ралло обступили, чокались, пили за здоровье. Лишь Потап Михайлыч не вставал; аккуратно нацеживал он себе водчонки – действовал тихо и вразумительно.

– Шампанского! – непременный член пылал, носик его тонул в щеках.

Дядюшка одернул Густю и шепнул: «Густав! Будь воздержен!» Густав в ответ налил себе шампанского. Ралло быстро напился и заржал.

– Русские, англичане хороши. Немцы дрянь, фу! Фу!

– А какие в Англии, к примеру сказать, деньги? – спросил вдруг исправник. – На наши похожи?

– Мы имеем фунт, мы имеем шиллинг, пенни, всё есть, сделайте ваше одолжение, пожалуйста.

– Шиллинг – это, кажется, вроде франка? – спросил робко непременный член.

– Франк, фу! Франк дрянь и французы, это все чепух-ха, – заорал Ралло. – Мы французов морды бьем.

– Ну, ты, потише, – сказал Густя. – В Ницце был? Нис? Никешен?

– А, Нис! Другое дело. Там королева жила. Инглиш промнад.

Член суда нагнулся к дядюшке: «А как вы думаете, он не шпион? Знаете, так, прикинется пьяненьким и выведает что-нибудь?» Исправник, как человек военный, сначала обеспокоился. Потом, рассудив, что и выведать в городе нечего, кроме цен на стерлядки и осетринки, утешился и попросил прислать из Англии шиллинг. «Хотелось бы посмотреть, какие там деньги». Ралло обещал и стал рассказывать, как в Москве он споил японца, как у Яра они выпили на триста рублей шампанского и прочее.

– Молодец, – говорил Густя, подливая. – Молодец. Мы с тобой европейцы. Ты думаешь, я тут сижу, так я мокрая курица? Провинциал? Я, брат, по запаху отличаю, от Депре вино или от Леве. Да ты знаешь, что такое Леве?