Борис Зайцев - Том 1. Тихие зори

А потом надо в чертежные, вымерять циркулем, выводить линии, раскрашивать разные разрезы и профили. Впереди – обед и вечер в унылой комнате с красной мебелью, с видом на Неву; чай с булкой среди неживого, чужого.

Студенты ему мало нравились. Их было несколько подразделений: студенты-политики, затем хлыщи, зубрилы и огромная масса никаких.

Первые собирали деньги – таинственно, иногда глубокомысленно; устраивали сходки, говорили «студенчество», «публика». Путейский институт называли «Путейкой», Технологический – «Технология». Вторые приезжали на рысаках – это были дети богатых инженеров; они носили рейтузы, высочайшие воротнички, проборы; почти все заказывали чертежи и проекты.

А зубрилы сторожили каждый чих профессора, вид имели беспокойный и знали наизусть расписания лекций. Перед начальством трепетали. Большинство же, никакие, наполняли собой аудитории, как водой: нельзя было понять, есть они или их нет. Эти брали количеством, срединой, посредственностью.

Позже других познакомился Петя с соседом по чертежной, студентом Алешей. Это произошло потому, что оба бывали там нечасто.

Раз, когда Петя открыл свой стол, к соседнему подошел круглолицый юноша, голубоглазый, в голубенькой рубашке под тужуркой. Он тоже отворил стол, вынул линейки, готовальню и с недоумением взглянул на чистый лист ватманской бумаги, натянутой на доску.

Петя заметил это и улыбнулся. Улыбнулся и сосед.

– Здравствуйте, – сказал он, протягивая руку. – Вот история, оказывается через две недели надо подавать, а я и не начинал. А у вас? Ну, тоже не много. И все это надо раскрашивать?

Он имел такой вид, будто в первый раз попал сюда и не знает, что тут делается.

Через полчаса они разговаривали как давно знакомые. И действительно, в Алеше было что-то такое простое, ясное, как голубизна глаз. Странным казалось, зачем он здесь.

Петя спросил его об этом.

– В сущности, – сказал он, – так, случайно. Отец был инженером, я имею право сюда без конкурса. Кончил реальное, надо куда-нибудь. У меня матери нет; тетка да сестра Лизка, в Москве. Ну, тетка говорит: поезжай в Питер, может, и выйдет из тебя что. А, ей-Богу, я и сам не знаю, что такое из меня может выйти?

Петя сказал, что и он про себя не знает и тоже попал случайно.

– Да ну? А я думал, вы из заправских. Я вас на лекциях видел два раза: такой спокойный, аккуратный, – ну, думаю, министер.

Они захохотали. С этого началось знакомство, скоро перешедшее в очень добрые отношения. Алеша так же ненавидел Петербург, ученье, и ему нравились почти те же люди, что и Пете. Но унылости Петиной он не понимал и не одобрял ее.

– Чего вы? – говорил он, когда Петя впадал в меланхолию и приходил мрачный. – Совершенно напрасно. Живем и живем. Выгонят отсюда за лень – уедем в Москву.

– Куда же вы денетесь, если выгонят? Что-нибудь надо же делать?

– Мало ли что. Поступлю в Живопись и Ваяние, – может, я художником буду. Разве это известно?

Петя верил ему. Он не удивился бы, если б Алеша вдруг ушел странствовать по свету или занялся чем-нибудь удивительным.

– Ко мне Лизка скоро приедет, из Москвы, это штучка… мне пять очков вперед даст.

Удивляло Петю и то, как просто говорит Алеша о любви, женщинах – о том, что для Пети было мучительным и темным. Тут же выходило так, что ничего нет стыдного и тяжелого в этом деле, напротив, – все ясно.

Между тем, время шло. Наступила осень – в аудиториях стали зажигать свет чуть не в двенадцать. Просыпаясь утром, Петя видел вместо Невы мутную полосу, шел в тумане в институт, возвращался оттуда в тумане и тьме.

В этой же тьме ездил вечерами в монотонной конке к Клавдии и Полине. Иногда заставал там Степана, но тот больше сидел с Клавдией.

– Ну, Петруня, – говорила иногда Полина, – ты учишься? Ты будешь инженером, я – актрисой; ты будешь подносить мне букеты роз.

Она ходила взад и вперед по своей небольшой комнате, глаза ее горели, и ей, правда, казалось, что недалек тот день, когда она выйдет в свет великой актрисой.

– Будешь знаменитостью, – говорила Клавдия, лукаво кося на нее глазом, – присылай мне контрамарки, или устрой на выхода.

Полина волновалась, доказывала, что Клавдия напрасно ее шпигует, – и скоро являлся горячий кофе, простые, тихие разговоры, за которыми Петя отдыхал, забывал одинокую жизнь, почти всегдашнюю тоску.

В начале ноября они с Алешей сдавали репетиции. Петя с грехом пополам прошел, Алеше предложили прийти еще. Степан же к этому времени совсем забыл неудачу и был скорее доволен, чем недоволен петербургской жизнью.

«Пишу вам в институт наудачу, – не знаю даже, попали ли туда. Мы еще не трогались, переедем в декабре. Заходите, буду очень рада». Следовал адрес.

Петя слегка покраснел.

– Приятное письмо? – спросил Алеша, сидевший рядом. (Петя вертел в руках конверт.)

– Да, – сказал Петя тихо. – Письмо… от одной знакомой.

– Вижу.

Через минуту он сказал:

– Хорошая?

Петя не знал, что ответить.

– Я люблю красивых, – продолжал Алеша задумчиво. – Очень люблю красивых женщин.

Профессор написал в это время формулу дифференциала суммы; студент Иванов, записывавший перед ними, раздраженно обернулся.

– Нельзя ли потише?

Алеша слегка свистнул и зевнул.

Когда лекция кончилась, он сказал Пете:

– На днях Лизавета приезжает, – надо бы вас познакомить. Да она ненадолго, вот дело-то какое. Я вам скажу тогда.

И Алеша простился, накинул легонькую шинельку и, сам круглый, легкий, зашагал по набережной.

Петя же думал об Ольге Александровне – не мог не думать. Все это время, занятое тяжкими и скучными делами, она была от него дальше, а теперь вдруг приблизилась, – точно осветила жизнь. Он, положим, знал ее мало. Но уже обаянье ее испытывал. Если б спросили, любит ли ее, пожалуй, не ответил бы, но смутился б.

И теперь, зная, что через несколько дней она приедет, Петя прощал кое-что Петербургу: по этим улицам будет ходить она. Письмо пролежало в институте – вдруг она уже здесь, встретится на том перекрестке?

Эти дни Петя бродил один по городу – значит, был не в себе. Алеша заметил это и поставил ему на вид.

– Да, и вот еще что: прошу вас – сегодня ко мне, на файф-о-клок.

– Это еще что?

– Да уж приходите. Будет и Степан Николаич. У нас общие знакомые оказались.

– Почему же это файф-о-клок? Вы англичанином стали, что ли?

– А уж так я торжественно называю. И еще скажу вам – Лизавета приехала. Явилась-то третьего дня, нынче уезжает. Но вы ее увидите. Ну, ждем.

Петя обещал. Ему опять стало весело, что вот он увидит какую-то Лизавету, о которой Алеша напевал ему столько времени.

«Может, сватать меня вздумал? Он чудак». Петя про себя засмеялся, но ему не было неприятно, что его можно сватать.