Борис Зайцев - Том 1. Тихие зори

– Сию минуту, дуся, мгновение!

Маруся застегивала мне платье и думала, что я соскучилась. Счастливые всегда глупы.

Около одиннадцати мы катили в санках. Было морозно, от луны все туманилось. Хрустел снег, что-то рождественское было в вечере, мне вспомнились стихи: «И месяц с левой стороны сопровождал меня уныло». Почему это я все думаю о Тургеневе, Пушкине?

– Ну, я буду твоей мамашей, – я смеялась, когда мы всходили по лестнице собрания. – Буду сидеть в уголке, дремать, разговаривать со старыми дамами о болезнях и судачить.

– Не ломайся, – сказала Маруся весело, – не люблю.

В проходе я взглянула в зеркало: нет, шея у меня неплохая, бело-матовая, черное платье с розой; все-таки порода есть.

Белые колонны, золотой свет, бледные плечи дам, духи, все это казалось свежим, тонким и молодящим. Что-то зеркальное сияло вокруг.

– Ну, где же твой хахаль? – спросила я.

– Как ты сказала?

– Хахаль. Маруся закатилась.

– Ты думаешь, я кухарка… ку-хар-ка, – она тряслась от хохота, – к которой ходит ку-м пожар-ный?

«Опять смех от счастья», – подумала я и позавидовала.

– В слове хахаль нет ничего смешного.

Мамашей в тот вечер мне, действительно, не пришлось быть. Видимо, благодаря Марусе, меня приглашали какие-то юные, полузнакомые лицеисты, штатские, и я танцевала много. Я думала об Андрее, но послушно исполняла, что требовалось; опять меня преследовали литературные воспоминания. Если бы я была Наташей, и вдруг у колонны увидела бы князя Андрея, в белом адъютантском мундире…

– Проведите меня в гостиную.

Ловко лавируя, правовед вальсом двигался к дверям; на пороге откланялся. Я одна вступила в зеленоватый мрак; здесь горели лишь две лампочки по углам, затянутые тюлем. Подойдя к окну, старинному, с полукругом наверху, я стала за портьерой и взглянула в сад. Тихо струилось и переливалось что-то на снегу под луной. Знаете ли вы эти вечера, под Новый год, когда веришь, что обаятельные виденья могут посетить душу? Когда снова возможна девическая любовь, к Наташе явится князь Андрей в белом адъютантском мундире?

Я стояла довольно долго, потом отошла. «Ну, что же, помечтала, поплясала, пора домой. Все-таки, вечер прошел, даже лучше он прошел, чем можно было ждать».

И с покойным сердцем я стала пробираться к выходу. В проходе меня стеснили, я должна была переждать, и случайно мой взор упал на подножие двух колонн. Спиной ко мне, во фраке, тоньше и моложе обыкновенного, стоял Андреи. Я вздрогнула; он обернулся; по усталому, как мне показалось, лицу прошла улыбка.

– Ты здесь? Вот неожиданно!

Все улыбаясь, он подошел ко мне, поцеловал руку. Мы давно уже не бывали нигде вместе, и меня тронул этот поцелуй, этот новый ласковый блеск его глаз. «Какой он худой… – И через секунду добавила: – Милый». Если бы все было как прежде, я должна была бы посмотреть на него, колко намекнуть на кого-нибудь из дам и, чувствуя, что в его же глазах гибну, взять тон озлобленности. Но сейчас я ничего этого не могла сделать; достоинство жены, традиционное, осталось неподдержанным, и, напротив, я покраснела и взглянула ему робко в глаза.

– Как это ты надумала?

– Меня сманила Маруся.

Положительно, я становилась девчонкой; не только я не могла быть ничьей матерью, но самой мне нужна была гувернантка.

Андрей взял меня под руку. Все с той же улыбкой, он повел меня тихим шагом.

– Я не ждал, никак не ждал, что вы тут! Это очень славно, я рад.

Когда он добр, он называет меня на «вы».

Гуляя, мы разговаривали. Он чувствовал себя плохо; в этот вечер его томили тяжелые мысли; по смутному побужденью он поехал сюда после клубского обеда.

– А вам весело?

Я хотела прижаться к нему, крикнуть, что без его любви мне не может быть весело, но сдержалась, скромно шепнула:

– Да.

– Natalie, – вздумал он вдруг, – и я вспыхнула, – хотите, мы пройдемся с вами в вальсе?

Он увидел смущение и нерешительность в моих глазах.

– Помните, мы танцевали с вами когда-то?

В это время музыка заиграла. Это был ланнеровский вальс.

– Можно вас пригласить? – Андрей поклонился, ласково блеснул глазами.

Неужели мне на самом деле семнадцать лет?

Я не запомню даже, когда мы танцевали с ним после той весны. Еще вчера я засмеялась бы и съязвила ему что-нибудь, если б он предложил мне это. Но сейчас, опираясь на крепкую, сухую руку, я шла вольным движением за старыми, милыми звуками; мне было радостно, что Андрей, мой князь, так прекрасно танцует, что и я не уступаю ему, и что этот медленный полет уводит нас Бог знает куда.

– Не устали? – шепнул он, над самым ухом. – Может быть, отдохнем?

– Нет, ничего.

Мы обходили во второй раз залу.

– Милая Наташа, милая, – это едва было слышно. – Как люблю я вас!

– Да?

– Вы чудесно-прекрасны нынче. Милая Наташа! Голова моя кружилась. Как сквозь сон слышала я эти слова, так давно не слышанные мною, и мое усталое сердце, как и вся я, таинственно молодело и расцветало.

Да, это был наполовину уже не его голос, а нового, жениха, дорогого князя Андрея.

Я видела его руку, с тонкими пальцами.

– Хотите, – произнесла я негромко, – я поцелую вам руку?

Я бы сделала это легко и с благоговением. Любви все можно.

Он не ответил. В его влажных глазах, сияющих, я прочла ту же любовь.

Стало тихо. Мы опять очутились в той гостиной и сидели на диване, как влюбленные.

– Все последнее время я страдал. Потому что мы мало любили друг друга. А сегодня в особенности было мне плохо. Я не мог найти себе места, весь день. Почему я попал сюда? Кто меня подтолкнул? Как я счастлив!

– Это любовь, – она нас соединила. Думала ли я попасть сюда и…

– Что?

– Встретить тебя, такого…

– Да, как неожиданно! Как прекрасно!

Больше мы почти и не говорили. Когда очень любишь, то можно, прижавшись щекой к щеке, читать все в любимой душе.

Показалась Маруся. Она шла под руку и, видимо, сама хотела сесть в этой же комнате. Мы встали. Она всплеснула руками.

– Бог ты мой!

– Вы чего удивляетесь? – Андрей счастливо смеялся. – Почему мы не можем сидеть вместе!

– Да давно не видала, признаюсь! Ай да Наташа.

Она познакомила нас; вчетвером, сияющие, мы болтали.

Потом в киоске пили шампанское, и чокались бокалами крест-накрест.

– Свадьба, – закричала Маруся, – кто ж выходит замуж?

С Андреем я чокнулась робко, как с женихом.

– Ну что, – мигнула мне Маруся, – maman, можно мне еще кадриль?

В кадрили мы были визави, а потом вместе уезжали. Бал кончался. Садясь в санки с Андреем, я увидела, как Маруся садится тоже со своим. Я не выдержала. Как в хмелю выскочила я из саней, потеряла ботик и в туфельке пробежала по снегу, обняла ее. Я поцеловала ее крепко, восторженно, как целуют гимназистки. Через минуту мы неслись уже в разные стороны. Андрей держал меня крепко, справа бежала за нами луна, сопровождая снова наш бег. Все улицы, люди, город казались мне теперь иными, завороженными любовью.