Борис Зайцев - Том 7. Святая Русь

Существо это привлекательного вида, но находится в темнице. Мир – божествен, но еще не просветлен. Просветить его и должны Апостолы, благодатию и истиной, потрясшею их.

Эту икону можно толковать как образ рождения культуры. Получив свои дары, Апостолы пойдут с ними во все концы света. Их цель – возвести мир на ступень высшую. И дать ему строй, лад, гармонию. Они носители высшей духовной культуры. Целиком на земле она осуществлена быть не может. Окончательный, безупречный и безгрешный Космос сеть Рай – запредельное… – но и в нашей действительности дан путь к нему и его отблеск.

Просветление жизни духом культуры, духом Божиим следует понимать широко: религия, мораль, общественность и человеколюбие, философия, наука, искусство со всеми его ветвями. Все это голубой свет Духа Святого. Всякое истинное творчество утвердительно, успокоительно, несет в себе порядок и строй. Шум есть хаос, а музыка Баха – гармония. И гармония – икона Андрея Рублева, Ватиканские станцы Рафаэля, создания Александра Пушкина. На всем этом благодать, как и на скромнейшем, но чистосердечном добром деле. Цвет культуры голубоватый, как голубым видится небо. Как голубоватым представляется нам воздух Рая.

Нынче празднуем мы день русской культуры. Что значит русской? Разве не для всего мира принесли Апостолы свой свет и свое творчество? Для всего. Но как разны были языки, на которых они заговорили, так разно преломились их дары у разных народов. Своеобразны и творчества, и миросозерцания их. Есть в мировой симфонии и русский голос. Он раздался позже других. Возможно, ему-то и принадлежит будущее.

Русский голос слышен сейчас сильно. «Русское» вышло на арену мировую. Время провинциализма и китайщины окончено. Одни русских любят, другие не любят. Но все теперь нас знают.

Есть взгляд, что Россия и русское – это разрушение, анархия, тот красный цвет, в котором именно и нет культуры. Для «римлянина» современности русские – вроде готов, лангобардов или гуннов. «И главный разрушитель ваш, – говорят они, – Достоевский. Да и Толстой. Они и выразили собой русское бунтарство, сквозь них отлично видно, что от русских можно ждать всего, чего угодно».

Обвинение тяжкое. Заслуженное ли?

О, мы знаем горькие свои черты. Не чужеземцу открывать их нам. Но где, у кого нет греха и преступления, в греховном мире, коему предстоит еще быть расколдованным? Только в России, в русском – грех открытее, прямей, меньше смягчен приличиями и удобством.

Что же, можно поверить, что Достоевский, Толстой – только родоначальники разрушения? Так просто – позабыть старца Зосиму, князя Мышкина, Алешу Карамазова? Не принять великой утвердительной силы «Войны и мира»? Или же выбросить Пушкина? А Александр Иванов? Глинка? А Суворов? Ломоносов?

Нет, неверно, что истерию, анархию и безумие несут русские. Глубоко неверно, сколько бы ни делалось ссылок на «достоевщину» и коммунизм. Ибо всегда уклону в одну сторону есть в русском духе противовес – много перевешивающий – и в другую.

Отбросив греховное и трагическое, должно взглянуть на высшее и безусловное в русском – на характер русской святости. И тут, к некому даже изумлению, видим, что в ней именно отсутствие экстаза, чувственного восторга и болезненности. Напротив, строгое спокойствие, простота, мера. На окончательных своих высотах русский дух здрав и гармоничен. Таков Преподобный Сергий – благоуханнейшее дитя севера. Прохлада, выдержка и кроткое спокойствие, гармония негромких слов и святых дел – вот образ русского святителя. В народе, якобы лишь призванном к ниспровержениям и разинской разнузданности, – Сергий как раз пример – любимейший самим народом – ясности, света прозрачного и ровного. А улыбающийся, всегда радостный, простой и кроткий Серафим, в глубине лесов Саровских изливающий прямое веяние Св. Духа. Это и есть – беспримесная, непораженная Россия, над которой некогда, по традиционному представлению, прозвучал голос Апостола Андрея Первозванного…

Российскую духовную культуру, – в самом широком смысле понимаемую, – мы сегодня и прославляем. Она – отрасль общечеловеческой, лишь с особым оттенком, так же как Апостол Андрей есть один из двенадцати Апостолов, но носящий свое имя, особенное. Зародившись в дальние века в делах святых, зодчестве строителей, живописи иконописцев, в сложении и защите мощного государства, в колонизации, в народной поэзии и музыке, позже продолжаясь в литературе, философии, науке, искусстве, в пафосе русского человеколюбия – это культура есть наша путеводная звезда.

Но чужой, хоть и благожелательной земле еще ближе все это. Еще больше волнует. Все у нас отнято: родина, дом, имущество. Может быть, нам будет и еще тяжелее. Но «непомнящими родства» мы никогда не были – и не будем. Пусть мы бедны и бесправны, но у нас святыни – свои, русские: их не отымешь. В живом ощущении их, во вживании в них – наше освежение и укрепление: духовный озон, без которого холодно и одиноко жить.

1932

…Не впервые доводится мне жить летом под Парижем – за полосой пригородов, там, где начинается Франция земледельческая: крестьянская и помещичья. То ли это окрестности Манта, то ли Шато-Тьерри. На сей раз – Жизора и Бовэ. Люблю французские поля с яблонями, густые, путаные леса с подседом и деревьями, завитыми плющом. Мягкую, разнообразную волнистость Иль-де-Франса. Старые его замки. И могучие, вековые соборы. Их так много! Иногда это просто сельские церкви, ветхие, но величественные, и даже грозные. Неизменный петух над крестом, окна, случается, полуразбиты, в старых черепицах крыш целые произрастания. По ночам глух и строг бой их часов – лишь сова откликается ауканием (но далеко ей до мило-музыкальных провансальских сычей!). В эти церкви и кюре приезжает раз в три недели – на велосипеде. Служит мессу двум десяткам престарелых дам, скромным деревенским барышням и пяти мужчинам в черных пиджаках. Церкви же благородными своими (иногда – руинными) силуэтами украшают пейзаж.

Вблизи одного замечательного аббатства, в местечке Сен-Жер-мер де Фли и провел я теперь одиннадцать прекрасных дней.

Сколько святых во Франции! Одна «наша» епархия, Бовэ, насчитывает их свыше шестидесяти (правда, за полторы тысячи лет).

Св. Гермер жил в седьмом веке, при Меровингах. Сначала придворный, потом монах. Легенда говорит, что вместе с св. Уаном, епископом Руанским, бродил он однажды утром, стараясь выбрать место для обители. Особая роса сошла на землю – серебряным ожерельем указала святым друзьям место. Так что на туманах и росах взошел нынешний Сен-Жермер. Русского путника, привыкшего родные монастыри видеть на возвышенности, на нагорном берегу реки и т. п., удивляет, что С.-Жермер расположен в котловине, в местности влажной, с болотцами и низинами. Но здесь именно и легла таинственная цепь.