Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

(Константин Иваныч смеется.)

Лялин. Прага – это город. «Злата Прага», столица Чехии.

Диалектов. Нет, судя по вашим словам, это какой-нибудь известный ресторан. Да мне безразлично. Я говорю, что писатель не может растрачивать силы зря. Это преступно.

Лялин. А я люблю хороший ресторан, виноват. Зима, а там цветы, синий ковер, электричество, оркестр. А шампанское! «Все твое, о друг Аи».

Диалектов. Да, я знаю это стихотворение! Там гораздо лучше сказано: «И покрыл туман приветный твой озябнувший кристалл». А потом – что вы извиняетесь? Я вам ни простить, ни не простить не могу, потому что вы мне не брат, не сын, никто. Я и не про вас говорю. Это губит талант, вот что.

Лялин. Хорошо вам над книжечками сидеть и изучать умные вещи – а мы иной раз и скиснем. Ну, и заломишь. Впрочем, я сам против алкоголизма.

Константин Иваныч. Какой ты пьяница, Петр Ильич? Ты европеец, только вполглаза можешь. (Улыбаясь, насмешливо-грустно.) Лялин у нас погибает из-за женской любви. Романов изобилие.

(Лялин хохочет)

Лялин. Презренный, замолчи!

(Диалектов с недовольным видом встает.)

Диалектов. Теперь примутся за любовь.

Константин Иваныч. Он уходит. Достаточно произнести это слово. Ах, Диалектыч, жизнь ваша ясная!

Диалектов (пожимает плечами) . Моя жизнь тут ни при чем. Да вы ее и не знаете. (Опершись лбом о стекло террасы) Почему вы знаете, что она хорошая?

Константин Иваныч. Верно. Я и не говорю. (Уныло.) Никто ничего не знает, никто. Только все же мне кажется, что ваша жизнь… если и не счастлива, то ясна.

Диалектов. А мне все-таки пора.

Лялин. Да куда вы?

Диалектов. Мне Константин Иваныч урок тут нашел, на одной из дач.

Константин Иваныч. Он работник, честная голова. Успеете, Александр Григорьевич, а?

Диалектов (смущенно и кротко) . Пора. Мальчик ждать будет.

Константин Иваныч. Ну, ну.

Лялин. А меня вы анафеме не предавайте. Я постараюсь поправиться к следующему разу.

Диалектов (безнадежно машет рукой) . Что с вами поделаешь!

Лялин (ходит взад, вперед, руки в карманах) . Этот Диалектов очень мил. Очень. Чем он собственно занимается?

Константин Иваныч. Философ. Получил в университете медаль, будет оставлен.

Лялин. Так. То-то он против водки. (Остановившись, как бы в задумчивости.) Все же он наших слабостей не знает; нет, не знает.

Константин Иваныч. Мало русских спивается? Писателей.

Лялин. Это так… да это не важно.

Константин Иваныч. Слушай, Лялин, я сегодня плохо себя чувствую, так вот ты бы меня занял… Расскажи что-нибудь. (Кладет голову на стол, подпирая руками.) Расскажи про писателей, как ты работаешь, что тебе хорошо, что плохо. Про Ахиллесову пяточку расскажи, и так далее.

Лялин. А тебе отчего плохо?

Константин Иваныч. Это другое дело. Не хочется говорить.

Лялин. Хорошо-с. Будем увеселять тебя. Жаль, что я не Отелло, венецианский мавр, и мало могу рассказать интересного. Константин Иваныч. Ничего, рассказывай. Лялин. Что же рассказывать? Многое тебе известно. Да и что такое моя жизнь? Шоссе! Знаешь ли ты, что со мной ничего не случалось! Ни-че-ro! Другие борются, кипятятся, страдают, – вообще устраивают кавардак. Влюбляются, делают глупости. Ты можешь прочесть об этом в такой-то и такой моей книге. А я… я собственно ничего не делал. Что же рассказывать. Я писал. По-видимому – порядочный писатель. Этого не отрицаю, иначе бросил бы. Но что такое я сам… вообще? (Улыбается.) Нуль. Скучнейший тип. И расписывать мне нечего.

Константин Иваныч (горько) . Лялька, Лялька, скушал ты себя! Расскажи про литературу.

Лялин. Можно. Кажется, тут получше. (Подходит к стеклу террасы и чертит пальцем.) Вот что я скажу: писателю плохо не от ресторана – так думает Диалектов. А от другого… от самого себя.

Константин Иваныч. Это как?

Лялин. Верно. Особенно сейчас, в наше время.

Константин Иваныч. Не понимаю.

Лялин. Пишут все себя. Раз написал, два, три… как будто и довольно. Оказывается – нет. Взялся за новую вещь, – опять твое ухо выглядывает. Слова твои, наклоны речи твои. Вот тебе и раз! Бездарность страдает, что Господь не дал ей лица, а тебя от собственной физиономии мутит.

Константин Иваныч. Люди вы отвлеченные, у вас и отвлеченные страданья.

Лялин (прохаживается) . Наговорил бы еще, да ты злишься, я вижу. Тебя раздражает, что мы на стену лезем не из-за любви.

Константин Иваныч. Из-за пустого. Раздражает!

Лялин. Что делать. Каждый свою задачу решает. Кому жизнь – жизнь. Устраивай ее. Если писанье, – старайся хоть писать сносно.

Константин Иваныч. Теперь хорошо сказал. «Если жизнь, то устраивай ее». Темнейшая вещь! Поди, устрой с достоинством, реши противоречия. – Задача!

Лялин. Вот уж тут я мало сведущ. Вероятно, действительно, трудно.

Константин Иваныч (раздраженно) . Ты ребенок, Лялин; просто ты малое дитя, и сидишь со своими мечтаниями, черт тебя возьми. Тут десяток людей в петлю полезет, а он ма-ло све-дущ! Кикимора ты… А-а, Лялька… (Машет рукой.) И говорить не хочется.

(Лялин разводит руками Вид у него недоуменный)

Лялин. День жаркий. С двух сторон я наказан ни за что. (Уходит,)

(Некоторое время Константин Иваныч один.)

(Из сада выходит Евдокия.)

Евдокия (пробуя рукой самовар) . Застыл. (Константин Иваныч сидит, насупившись. Евдокия наливает чашку.) Хотите? Стакан найдется, но жидко.

Константин Иваныч. Где Мари?

Евдокия. Дома.

(Молчат.)

Евдокия. Мы ходили за черникой. Все пальцы синие.

Константин Иваныч. Почему же Мари не идет?

Евдокия. Значит, устала. (Пауза.) Завидую я мужчинам.

Константин Иваныч. Почему?

Евдокия. Жизнь у них приятная.

Константин Иваныч. Да? (Фыркает.) Не нахожу.

(Евдокия закуривает и смотрит упорно.)

Евдокия. Приятнейшая жизнь. В высшей степени усладительная. Полюбил, сошелся. Разлюбил – бросил. Одному скучно, за углом другая; хочешь молоденькую – молоденькая, хочешь невинную – невинная. Живи не хочу. И в Турцию не надо, все можно домашними средствами.

Константин Иваныч. Евдокия, у вас совершенно круглые глаза, и презлые. Хотел бы я знать, умеете вы любить? Кажется, мучить – единственное ваше дело.