Борис Зайцев - Том 8. Усадьба Ланиных

(Царевна наигрывает на рояле и поет: «Есть остров на далеком океане..» Потом, встав из-за инструмента, приближается, напевая.)

Царевна. Кто-о ту пе-сню слышит, все позабывает… А, Константин, загрустил. Попался, Константин Иваныч.

Константин Иваныч (подымает голову) . Что? Попался? Что ты говоришь тут?

Царевна. Говорю, что попался. Ну, ничего, Костя.

Константин Иваныч. Ты понимаешь, Царевна: выше счастья? Понятно?

Царевна (покачиваясь, посмеиваясь) . Нет, не понимаю. Просто взяли Константина, окрутили, оплели, и лежит он пленничком. Хочешь, расколдую?

Константин Иваныч. Вздор, Царевна, никто меня не окручивал. И ты сама… кто ты? Ты дурочка, Царевна, тебе нет до меня дела.

Царевна. Может и дурочка. Я русалка, мне ни до кого нет дела. Водная нечисть. Мне нравится взять тебя и утащить.

Константин Иваныч. А дальше?

Царевна. Защекотать, утопить, над утоплым спеть песенку. Танец протанцевать.

Константин Иваныч. Нет, ты глупая. Утешь меня лучше. Уйми.

Царевна (опять, как завороженная, тихо вращается около, напевая: «Кто ту песню слышит, все позабывает».) Полюби меня, Костя.

(Константин Иваныч отмахивается. Уходит)

(На террасу, разговаривая, входят из сада Диалектов и Лялин.)

Лялин. Ах, литература. Сколько яду, роскоши, великого, глупого. Единственно из-за чего можно еще хлопотать – литература. Искусство – вообще. Когда вспомнишь, что Италия есть на свете, Данте, Рим… легче делается… Есть куда преклонить голову. Вы не были никогда в Италии, Александр Григорьевич?

Диалектов. Нет. Мне, знаете ли, не до Италии. Двадцать пять рублей надо матери посылать, самому жить, брата готовить. Вы мне про это не говорите. Я начал с того, что мне не нравятся все эти усталости, утонченности, меланхолии… Да. Очень вам жизнь легко далась; белоручка вы.

Лялин. Может быть. Только слушайте, мне не хочется сейчас об этом. (Садится.) Я лучше вам расскажу про Рим. Хотите?

Диалектов (покорно) . Извольте.

Лялин. Вот видите, туманный месячный свет – как это идет к Риму! Когда сидишь на Форуме, у колодца Ютурны, дышишь светлым сном мрамора. Наступят сумерки. Вы сидите и слушаете, как журчит вода по зеленой плесени – та вода, что поила таинственных Диоскуров. По храму Кастора и Пол-лукса пробился клевер. Над аркой Тита сумрак – сизо-фиолетовый. В нем чернеют пинии. И уж зажгли золотые фонарики. Над Капитолием розоватые облака, огненные победы. Главное не забудьте: сон светлого мрамора, прозрачного мрамора! Еще – могучие лавры над храмом Цезаря. Глубокая, темная купа.

Диалектов. Да, роскошно. (Вздыхает.)

Лялин. Ах, когда разожжешь душу – встанут смутные стремленья, покажется – вот взойдет к тебе неведомое. Та мечта, что всю жизнь томит. Всю жизнь ждет человек божества… и всегда в виде женщины. Но его нет, нет. Пусто внутри, сухо. Хочется отдаться человеку, чтобы сразу сгореть, но великий Сфинкс – поперек дороги: «Море колышется в своем лоне, хлеба колеблются под ветром, караваны проходят, пыль улетает, города рушатся: а мой взгляд, которого ничто не может отклонить, вечно направлен сквозь видимое к недостижимым горизонтам». Как встосковал человек!

Константин Иваныч (входя из сада) . Почему это встосковал? Кто здесь встосковал?

Лялин. Человек.

Константин Иваныч. Почему так?

Лялин. Значит, плохо ему пришлось.

Константин Иваныч. А, понимаю. Если кому плохо… я могу это понять. (Садится и трет себе виски.)

Лялин. Ты чего такой бледный? Простудишься еще, ходишь в сырость Бог знает где.

Константин Иваныч. Я недалеко был.

Лялин. Да что ты странный какой? Что с тобой? Не собираешься ли кого зарезать?

Константин Иваныч. Нет, просто ходил, думал…

Лялин. Что ты можешь надумать? Это, если я хожу, значит, скоро буду писать. Любители высчитывают, на сколько надумает беллетрист в минуту… из дорогостоящих.

Константин Иваныч. Вот, я тоже… надумал… Ничего себе. (Заходит в дальний угол террасы, прислоняется к стене. Глаза закрыты.) Бывало ли с тобой, Лялин, что ты стоишь на распутье… нет, на росстане – мужики называют так место, где расходятся дороги. Направо написано – убитому быть, прямо – убитому быть, налево – убитому быть.

Лялин. Нет, не приходилось. (Грустно.) Константин, ты на меня тоску наводишь. Что ты говоришь… и сам такой странный.

Константин Иваныч. Ничего, не обращай внимания. Все к лучшему.

(Входит Даля. В первую минуту не замечает Константина Иваныча.)

Константин Иваныч (вполголоса) . Ave Caesar… [18]

Даля (Лялину) . Петр Ильич, вы не знаете, где Константин Иваныч?

Лялин (вздыхает, встает) . Как не знать. Вон он забился в угол… как раненый вальдшнеп. (Берет под руку Диалектова.)

Лялин. Идем, Александр Григорьевич, я вам доскажу про мечту человека.

(Уходят. Константин Иваныч стоит молча. Потом он выходит на средину комнаты)

Даля. Константин!

Константин Иваныч. Я.

Даля. Костя, я к вам. Послушайте, нам надо говорить, надо решить, выяснить.

Константин Иваныч. Да. Конечно, надо выяснить.

Даля. Почти два месяца мы близки, и все так ужасно. Я ничего не понимаю. Так не может продолжаться. Кто я? Что мне нужно? Неужели тайно от Марьи Гавриловны я должна укрывать твои ласки, любовь… Я не могу прийти к тебе, мне все кажется, что я не имею права сидеть здесь, потому что сейчас войдет она, – это ее дом, и ты – ты-то чей, наконец? Мой или ее? (Подходит близко и берет за руку.) Костя, помнишь тот вечер? Ты унес меня в лес. Ты говорил тогда, что весь ты, вся твоя жизнь в нашей любви. Неужели ты забыл? Боже мой, какой ты был тогда! Костя, неужели все то неправда, сон, от которого ничего не осталось? Нет, нет, не может быть. (Падает на колени и прижимается к его ногам.) Костя, если ты меня не любишь, скажи. Я уйду, и клянусь… не буду смущать твоей жизни. Но если… если (встает, выпрямляясь) , ты, действительно, верен мне, то я тебя не отдам… Никому не отдам… и тогда, как бы ни было тяжело тебе, ты должен, слышишь, Константин, должен во имя себя, своей чести, достоинства – бросить старую жизнь… для любви… бесконечной.

Константин Иваныч (тихо, с нежностью) . Солнце мое… Утреннее солнце, росное. Почему над вечером взошло? (Усмехается.) Зачем тебе я, старый, скучный пес? Почему не полюбила молодого? Чистого, с ясным сердцем…