Игорь Тарасевич - Мы должны говорить друг с другом

-----

Это ощущение Никулин испытывал уже второй раз в жизни - легкость, удивительную невесомость в печени. Несколько лет назад фронтовой товарищ прислал ему из Ленинграда гэдээровское лекарство - ярко-красные таблетки были запаяны в пружинящую пластмассовую пластину, глядели парадно, празднично, эк насобачились немцы - тогда, после двухнедельного приема снадобья, у Никулина вдруг пропала изжога, а печень совсем не чувствовалась, словно на ее месте образовалась пустота, яма - ставшая привычной боль исчезла, и организм торжествовал, словно не отягощенный памятью. Однако, увы, таблетки скоро кончились, и новая волна боли упала на Никулина, как шкаф. Выхлебав целых две -подлец усатый, змей-искуситель! - кружки пива, Никулин ожидал приступа, но вместо этого почувствовал желание взлететь к синему небу. Печень не болела.

Быстро переваливаясь и утирая на ходу платочком легкий пот на затылке, Иван Андреевич пришел домой и поставил чайник, запел свое "Шаланды, полные кефали..." - из Бернеса. Кинофильм "Два бойца" был одним из любимых - в сорок четвертом году младший сержант Никулин воевал на юге, в степи, освобождал "жемчужину у моря".

Выпив горячей жидкости - пил он почти что кипяток, девяносто девять градусов по Цельсию, у непривычного человека глотка бы сгорела - и с удовольствием погладив нагревшееся изнутри брюхо, Никулин решил заняться ойкуменским - детально разработать план занятий, словарь и правила языка, которые он пока лишь наметил в танцевальной аудитории экспромтом.

Пыхтел он часа четыре, очнулся к вечеру, когда сам уже довольно сносно мог говорить по-ойкуменски, не путался и по-молодому вызубрил все приставки - сзади и спереди, - которые делали язык подвижным, изменяющимся, а значит живым.

- Ойкуменский язык - легкий для запоминания, будем разговаривать, довольно сказал себе Никулин, откинувшись, - Им овладеть может каждый, громко произнес он в пространство и ощутил первый, разведочный удар по печени. За первым ударом последовал второй, поосновательней, за ним третий. Согнувшись, Никулин вылез из-за стола, кряхтя, проковылял к аптечке, глотнул, не разбирая, сразу горсть таблеток - какие попались. Он хотел крикнуть соседей, но вспомнил, что соседей, кажется, дома не было склонялась к закату пятница, завтра - суббота, и соседи, как всегда, общались природой - лето на носу. Печень уже не схватывала, не била под вздох, а равномерно тянула, вкручивая в себя внутренности. думая о том, как бы добраться до воды - запить таблетки, - Никулин сел, собираясь с силами прямо на соседское туристическое снаряжение, лежащее у стены, на палатку какую-то, что ли; он дышал тяжело, как загнанный держался рукой за бок, постанывал в полутьме сквозь зубы. Вечерело. Подняв голову, Иван Андреевич увидел над собой полочку с глянцевым черным телефоном - аппарат поставили два года назад, - поднял руку, дотянулся, начал крутить диск и понял, что номера "Скорой" вспомнить не может. Забыл два-сорок семь? два-сорок? четыре-двадцать семь? Что-то в этом роде. Забыл!

Тогда он набрал два-двенадцать, межгород.

- Межгород, - мечтательно сказал в трубке молодой женский голос.

- Дайте Москву, по срочному, - задыхаясь проговорил Никулин и назвал номер общежития сына, который он помнил назубок, xoтя не звонил по нему ни разу. Телефон, писал сын, был там единственный, стоял у коменданта, студентов не подзывали - звонить в крайнем случае.

- Ждите, набираю, - многозначительно произнесла телефонистка, словно понимая, что, заказав Москву по срочному, человек должен ждать от этой Москвы манны небесной, суда, исполнения желаний - в девять часов вечера, в пятницу.

- Але, - сказали совсем рядом - скрипуче, неприятно, - але, чего надо?

Никулин задышал в трубку.

- Э... - он мгновенно решал, как обратиться, и обратился традиционно, Э... девушка... сына, сына мне...

- Какая я тибе девушка! - прервал голос, - Чиво? Коменданта нету. Пиридать чиво?

- Неотложку, - забывшись, сказал Никулин, - неотложку. Умираю.

- Ну, и звони в неотложку свою, - спокойно сказала женщина, - Здесь второе общежитие. Слышь, что ль? Иль уж помер?

- Я... не могу, - ответил Никулин с перерывами... - Я... прошу... вас... Сына, сына. Никулин Сергей... Шестнадцатая комната.

- Не! Не зовем!

- Какао! - вдруг неожиданно для самого себя с мукой выговорил Никулин по-ойку менски, - Какао! - повторил он, словно у небес просил полный калорий напиток, словно жизни для себя просил. В сердце кольнуло тоже.

- Какао! Бумча какао хрен! Бум фикербау

думнача! - захрипел Никулин в трубку, раздирая на себе пижаму, - Бум белькербау думнача! Бум фикербау!*

-----

* - Необходимо! Мне необходим сын! Я прошу вас!.. Я вас люблю! Я прошу! (ойкум.).

-----

- Сичас, - после некоторого молчания ответили на другом конце бесконечного провода, - Сичас позову. Погодь.

Никулин выпустил стукнувшую о стену трубку и тяжело съехал на пол брезентовый материал палатки заскрипел, - огромной глыбой, как тюлень-косач, лег на бок, поджав под себя ноги, шумно подышал и затих. Знамеровский перенял его напряженное дыхание. Размахивая руками, Костя шел в библиотеку Дома пионеров мимо никулинского окна, не подозревая, что час назад за коричневой в полосах занавеской родился ойкуменский язык, чтобы победить, победить - навсегда и окончательно - его, Костю Знамеровского. Он еще столкнулся с туристской, в штормовках, парочкой, однообразно спорившей о чем-то.

- Я тебе говорил, чтобы ты положила! - возмущенно вскрикивал мужчина, Говорил,а ты не положила! Не понимаю!

- Это ты должен был положить, ты! - так же отвечала женщина, Подумайте, он говорил! Взял бы да и положил сам!

- Нет, ты пойми, пойми: я говорил, го-во-рил, чтобы ты положила! Мужчина даже пытался останавливаться во время разговора, прижимая руки к груди, - Говорил ведь! Ясно!

За спинами у них висели рюкзаки. Видимо, они забыли взять что-нибудь необходимое и теперь возвращались раздраженные, вошли в подъезд. Костя проскочил мимо.

В районной библиотеке ойкуменско-русского словаря не оказалось, а женщину, которая заведовала межбиблиотечным абонементом, Костя прождал несколько часов.

- Ждите, - со смешочком сказали ему, - Людочка у нас каждый день тут недалеко от

лучается, ха-ха.

Она вошла - молодушка черненькая, - распространяя томность, неторопливость, странный запах духов и еще чего-то резкого, неприятного. Костя вскочил со стула в углу, она выслушала его равнодушно, закатывая глазки и, кажется, вспоминая о недавно испытанном. Костя еще не знал, когда женщины бывают довольны усталостью.

По кошачьему лицу Людочки скользнула снисходительная улыбка превосходства.

- Нет такого словаря, милый мальчик.

- Есть! Должен быть!

- Нету! - Она вздохнула и, чуть покачивая головой, странно взглянула на Костю, словно оценивая, - Нет... Но, если хотите, я закажу в Москве в Ленинке. Заказывать? Зайдете через неделю? Нет? Ну, я не понимаю, чего вы хотите... Н-да, - добавила она игриво, - трудно договориться нам, - И нагло пропела: - На-ам... Милый мальчик...