Александр Грин - Том 2. Рассказы 1913-1916

У авторов новых рецензий были все основания утверждать: «…А. Грин сделал решительный шаг от рассказчика о необыкновенных скитаниях, приключениях и разбойничьих нападениях к рассказчику-фантасту» [13]. Целым рядом рецензий был встречен этот сборник (содерж.: Лужа Бородатой Свиньи; Имение Хонса; Наследство Пик-Мика; Система мнемоники Атлея; Новый цирк; Золотой пруд; Зурбаганский стрелок; Лунный свет; Загадка предвиденной смерти; История Таурена (Из похождений Пик-Мика); Всадник без головы (Рукопись XVIII столетия): Мертвые за живых; Путь: Рассказ Бирка; Происшествие в квартире г-жи Сериз; Эпизод при взятии форта «Циклоп»). В интересном, насыщенном информацией журнале «Бюллетени литературы и жизни» [14]было дано реферативное изложение трех рецензии [15]; и здесь же читателю рекомендовали еще две [16]. Одни критики, как, например, Т. Ганжулевич, утверждали, что порывы фантазии в этих рассказах «ведут писателя на новый путь творчества созидательного, а не подражательного…». Другие, как рецензент еженедельника «Столица и усадьба» («журнала красивой жизни», по аттестации самой его редакции), продолжали объяснять особенности манеры Грина через аналогии с известными образцами, «…Кто-то весьма зло, – замечал рецензент, – назвал Александра Грина „Эдгаром По для бедных“… но у Грина столько замысла, столько странной манеры… что в иных случаях Эдгар По мог бы позавидовать, отчего эта странная мысль не ему пришла в голову…» То же свойство творческой манеры Грина выделял и рецензент газеты «Утро России»: «Удачнее всего рассказы о загадочном и экзотическом городе Зурбаган, в окрестности которого автор переносит образы, навеваемые современной войной; благодаря такому приему абстракции, его военные рассказы о необычайных напряжениях воли и врожденной человеку жажде приключений гораздо выше обычного уровня военных рассказов». Но вместе с тем, критик предостерегал писателя от чрезмерного увлечения «фантастическим жанром», хотя и признавал, что на этой стезе – «страшного рассказчика» – Грин достаточно преуспел. И здесь вновь, – как напоминание о признанном образце, о мастере этого жанра, – всплывало имя Э. По (и некоторых других известных «фантастов» – Гофмана, Стивенсона, Одоевского…).

Потребность в развернутом сопоставлении своеобразия Грина с Э. По особенно явно обнаружилась в связи с выходом сборника «Искатель приключений» (содерж.: Искатель приключений; Земля и вода; Сладкий яд города; Капитан Дюк; Охота на хулигана; Львиный удар; Повесть, оконченная благодаря пуле; Возвращенный ад; Продавец счастья; Убийство в рыбной лавке; Птица Кам-Бу). Автором рецензии на этот сборник, считающейся одной из лучших критических работ о Грине того времени, был А. Г. Горнфельд – критик и литературовед, мнением и советами которого Грин очень дорожил. В своей развернутой рецензии, появившейся без подписи (но его авторство установлено), А. Горнфельд утверждал, что только по первому впечатлению рассказ А. Грина можно принять за рассказ Э. По, хотя так же, как По, он «охотно даст своим рассказам особую ирреальную обстановку, вне времени и пространства, сочиняя необычные вненациональные собственные имена, так же, как у По, эта мистическая атмосфера замысла соединяется здесь с отчетливой и скрупулезной реальностью описаний предметного мира; так же, как у По, подлинным героем Грина неизменно является мир внесознательного, мир темных предчувствий и разительных совпадений, мир эмоциональных тяготений и роковых сил, ради эстетического контраста неразрывно соединяемый с математической ясностью рациональных построений…». У Грина, так же как у По, добавлял А. Горнфельд, «сложна стихийная природа простых людей, так же проста утонченнейшая логика людей культурных; так же таинственно страшен город, так же художественно осмысленна природа, так же победоносно недоверие к миру позитивного изыскания, так же тенденциозна картина всемогущей власти недоступного материалистической мысли духа. Кровь, убийство, преступление и ужасы бесчеловечного насилия человека над человеком так же обычны у Грина, как у По, и так же, как у По, они не служат самоцелью и даже средством в изображении характеров, но являются необходимой атмосферой, в которой рождаются и находят естественное развитие самые роковые загадки духа и жизни». При всем том Грин, по убеждению критика, «не подражатель Эдгара По, не усвоитель трафарета, даже не стилизатор», ибо у Грина «в основе нет шаблона». Хотя он «не самобытен в манере, которая принадлежит школе, но самостоятелен в процессе создания, и хочется иногда сказать, – утверждал А. Горнфельд, – что… Грин был бы Грином, если бы и не было Эдгара По; он – „незаурядная фигура в нашей беллетристике“» [17]. Нельзя не признать глубины наблюдений этого критика, открывшего в творчестве писателя то, чего не смогли увидеть другие.

А. С. Грин высоко ценил талант Э. По, чей портрет постоянно висел у него над письменным столом. В 1911–1912 гг. вышли тома Собрания сочинений Эдгара По; издание готовилось под редакцией К. Бальмонта и включало его статью о жизни писателя. Позднее об этих фактах А. С. Грин вспоминал так: «Я уже давно знал его как писателя, но не знал его жизни. Она потрясла меня. И хорошо, что написал ее Бальмонт… Талантливо и любовно написанная биография – это посмертный дар художнику ли, ученому ли, общественному ли деятелю. Когда читаешь такую, думаешь – „ты, человек, заслужил ее“» (Воспоминания об Александре Грине… С. 398). А. С. Грин (как утверждал Н. Вержбицкий) решительно возражал, когда Э. По называли «чистым фантастом»: «Надо же понимать, что этот писатель создавал необыкновенное ради самого обыкновенного. Вот он чудесным образом воскрешает египетскую мумию [18]. Для чего? Чтобы, опершись на ото сверхъестественное событие, начать разговор о самых реальных вещах» (Воспоминания об Александре Грине… С. 215). Использовать необычное, чтобы привлечь внимание читателя и начать разговор о самом обычном, – в этом суть творческой манеры и самого А. С. Грина. Однако он считал «близоруким» видеть в нем лишь подражателя Э. По: «Неверно это, – говорил он (по воспоминаниям Н. Н. Грин). И далее разъяснял: «…Я хотел бы иметь талант, равный его таланту, и силу его воображения, но я не Эдгар По. Я – Грин; у меня свое лицо». Писатель утверждал: «Мы вытекаем из одного источника – великой любви к искусству, жизни, слову, но течем в разных направлениях. В наших интонациях иногда звучит общее, остальное все разное – жизненные установки различны» (Воспоминания об Александре Грине… С. 397–398). И все же имена Э. По и Дж. Лондона будут и далее в первую очередь возникать при размышлениях критиков о специфических особенностях писателя.