Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг. Смерть Ивана Ильича

Он стал прислушиваться.

«Да, вот она. Ну что ж, пускай боль».

«А смерть? Где она?»

Он искал своего прежнего привычного страха смерти и не находил его. Где она? Какая смерть? Страха никакого не было, потому что и смерти не было.

Вместо смерти был свет.

– Так вот что! – вдруг вслух проговорил он. – Какая радость!

Для него всё это произошло в одно мгновение, и значение этого мгновения уже не изменялось. Для присутствующих же агония его продолжалась еще два часа. В груди его клокотало что-то; изможденное тело его вздрагивало. Потом реже и реже стало клокотанье и хрипенье.

– Кончено! – сказал кто-то над ним.

Он услыхал эти слова и повторил их в своей душе. «Кончена смерть, – сказал он себе. – Ее нет больше».

Он втянул в себя воздух, остановился на половине вздоха, потянулся и умер.

25 марта 1886 г.

Я узналъ о смерти Ивана Ильича въ судѣ. 6 Въ перерывѣ засѣданія по скучнѣйшему дѣлу Мальвинскихъ мы сошлись въ кабинетѣ Ивана Егоровича Шебекъ. Нашъ товарищъ открылъ газету и перебилъ нашъ разговоръ.

– Господа: Иванъ Ильичъ умеръ. 7

– Неужели?

– Вотъ читайте.

И я прочелъ: едоровна Головина съ душевнымъ прискорбьемъ извтьщаетъ родныхъ и знакомыхъ , что 4-го Февраля скончался ея мужъ членъ Московской судебной Палаты Иванъ Ильичъ 8 ла < будетъ> .... и т . д.

9 Иванъ Ильичъ былъ нашъ товарищъ и хорошій знакомый. 10 Онъ давно болѣлъ 11 и было соображеніе о томъ, что Винниковъ, вѣроятно, займетъ его мѣсто. Алексѣевъ на мѣсто Винникова, и я могу получить мѣсто Алексѣева, что составитъ для меня 800 р. прибавки кромѣ канцеляріи.

– Такъ умеръ. А я такъ и не былъ у него съ пріѣзда. Все собирался.

– Что было у него состояніе?

– Кажется, ничего. Жалко. Надо будетъ заѣхать. Они гдѣ жили?

– На Прѣснѣ домъ Бѣловой – знаете, какъ, проѣдете мостъ.....

И мы поговорили еще кое о чемъ и пошли въ засѣданіе. Какъ всегда бываетъ при извѣстіи о смерти знакомаго, я подумалъ столько: Каково: умеръ таки; а я вотъ нѣтъ. 12 Скучны эти визиты соболѣзнованія, а надо заѣхать.

Вечеромъ я заѣхалъ. Я вошелъ съ 13 тѣмъ обыкновеннымъ чувствомъ превосходства, свойственнымъ живымъ передъ мертвыми. Внизу, гдѣ послѣдній разъ мы расходились послѣ винта, въ которомъ я назначилъ шлемъ безъ двухъ, у вѣшалки стояла крышка гроба съ вычищеннымъ новенькимъ галуномъ. Двѣ дамы въ черномъ сходили съ лѣстницы. Одна – его сестра. Товарищъ 14 нашъ Шебекъ съ англійскими бакенбардами, во фракѣ, на верхней ступени узналъ меня и кивнулъ черезъ дамъ, подмигивая, какъ бы говоря: какъ глупо. То ли дѣло мы съ вами. 15 Я вошелъ, пропустивъ дамъ, пожалъ руку 16 Шебеку, и онъ вернулся, я зналъ, затѣмъ, чтобы сговориться, гдѣ повинтить нынче. Я 17 вошелъ въ комнату мертвеца, какъ обыкновенно, съ недоумѣніемъ о томъ, что собственно надо дѣлать. Одно я знаю, что креститься въ этихъ случаяхъ никогда не мѣшаетъ. 18 Я крестился и кланялся и вмѣстѣ оглядывалъ комнату. Молодые два человѣка, кажется, племянники, выходили, 19 потомъ старушка молилась, дьячекъ городской бодрый, рѣшительный, читалъ съ выраженьемъ, исключающимъ всякое противорѣчіе, буфетный мужикъ Герасимъ 20 что то посыпалъ по полу. 21 Въ послѣднее посѣщеніе мое Ивана Ильича я засталъ этого мужика въ кабинетѣ, онъ исполнялъ должность сидѣлки, 22 и стоялъ гробъ. Я все крестился и слегка кланялся 23 по серединному направленію между гробомъ, дьячкомъ и образами. Потомъ, когда это движеніе крещенія рукою показалось мнѣ уже слишкомъ продолжительно, я пріостановился и сталъ разглядывать мертвеца. Онъ лежалъ, какъ всегда, особенно утонувши въ гробу – и въ глаза бросались восковой лобъ, вострый носъ немного на бокъ и руки, желтыя его руки, слабыя, 24 съ отогнутыми кверху послѣдними суставами пальцевъ. Онъ очень перемѣнился, но, какъ всѣ мертвецы, былъ очень хорошъ и серьезенъ. Серьезность эта мнѣ показалась неумѣстной. 25 Я посмотрѣлъ и только что почувствовалъ, что зрѣлище это притягиваетъ меня, я быстро повернулся и пошелъ прочь къ 26 Шебеку, ждавшему меня у притолки. Я зналъ, что онъ молодедъ, и если мнѣ какъ то неловко было бы сѣсть нынче за винтъ, онъ не посмотритъ на это и весело щелкнетъ распечатанной 27 колодой въ то время, какъ лакей будетъ раставлять 4 необозженныя свѣчи. Но видно, не судьба была винтить нынче вечеромъ. Прасковья Ѳедоровна, толстая, желтая, вся въ черномъ, съ совершеннымъ видомъ вдовы (мнѣ поразило, глядя на нее, какъ однообразенъ видъ вдовъ, – сколько я видалъ точно такихъ), подошла ко мнѣ, вздохнула взяла меня за руку.

– Я знаю, что вы были истиннымъ другомъ....

Какъ тамъ надо было креститься, здѣсь надо было пожать руку, вздохнуть и сказать: «повѣрьте».... Я такъ и сдѣлалъ и почувствовалъ, что я тронутъ и она тронута.

– Пойдемте, дайте мнѣ руку, – сказала она. – Мнѣ нужно поговорить съ вами.

Я подалъ руку, и мы направились во внутреннія комнаты мимо 28 Шебека, который печально подмигнулъ мнѣ. 29 «Вотъ те и винтъ! Ужъ не взыщите, другаго партнера возьмемъ. Нечто впятеромъ, когда отдѣлаетесь». Я вздохнулъ еще глубже и печальнѣе, и Прасковья Ѳедоровна благодарно пожала мнѣ руку.

Мы сѣли въ обитую розовымъ кретономъ ея комнату. (Я помню какъ онъ устроивалъ эту комнату и совѣтовался со мной о кретонѣ). – Она начала плакать. И можетъ быть долго не перестала бы еслибы не пришелъ Соколовъ, ихъ буфетчикъ, съ докладомъ 30 о томъ, что мѣсто 31 то, которое назначила Прасковья Ѳедоровна, будетъ стоить 200 р. – Она перестала плакать съ видомъ жертвы взглянула на меня, сказала по французски, что это ей очень тяжело, но занялась съ Соколовымъ и даже я слышалъ, что очень внимательно распорядилась о пѣвчихъ. – Я все сама дѣлаю сказала она мнѣ. Я нахожу притворствомъ увѣренія, что не могу. Всегда можно. И меня сколько можетъ развлекать – дѣлать для него же. – Она опять достала платокъ. И вдругъ какъ бы встрехнулась. – Однако у меня дѣло есть къ вамъ: Въ послѣдніе дни, онъ ужасно страдалъ. 32

– Страдалъ?

– Ахъ, ужасно. Послѣднія не минуты, а часы. Онъ не переставая кричалъ 18 часовъ. 33 За тремя дверьми слышно было.

– Ахъ, что я вынесла.

– Неужели?

– 18 часовъ корчился и кричалъ не переставая. – Я вздохнулъ, и тяжело. Мнѣ пришло въ голову: что какъ и я также буду 18 часовъ, но тотчасъ же я понялъ, что это глупо. Иванъ Ильичъ умеръ и кричалъ 18 часовъ, это такъ, но я это другое дѣло. Таково было мое разсужденье, если вспомнить хорошенько; и я успокоился и съ интересомъ сталъ распрашивать подробности о кончинѣ Ивана Ильича, какъ будто смерть 34 было такое приключеніе, которое совсѣмъ не свойственно мнѣ.