Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 29. Хозяин и работник
- Название:Полное собрание сочинений. Том 29. Хозяин и работник
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:АгентPDF8f070fbc-092c-11e0-8c7e-ec5afce481d9
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 29. Хозяин и работник краткое содержание
Полное собрание сочинений. Том 29. Хозяин и работник - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
– Погоди ж ты, я на тебя лягу, я тебя угрею, – сказал себе В[асилий] А[ндреич] и обеими руками выгреб снег из саней, расправил шубу и лег животом на Никиту, покрывая его своим телом и подтыкая с обеих сторон полы шубы под Никиту. Страха он теперь не испытывал никакого. Он думал только о том, как бы отогреть Никиту.
– Ну что, Никита, потеплее стало? – сказал он, полежав так несколько времени.
Никита вздохнул.
– Пропал было я, Микита,– сказал В[асилий] А[ндреич],– совсем отбился было от саней. И я бы замерз, и ты бы пропал. А теперь отогреемся, бог даст. Потому если… Но дальше В[асилий] А[ндреич] не мог говорить, п[отому] ч[то] совершенно неожиданно нижняя челюсть его быстро запрыгала, он выговорил только: вававава! и в то же время глаза его наполнились слезами. Довольно долго он глотал слезы и вытирал глаза о мех шубы. Наконец успокоился. Но только что спросил опять Никиту, что он? как опять задрожали скулы и глаза наполнились слезами и В[асилий] А[ндреич] замолк. Ему было тепло снизу от Никиты, тепло и сверху в спине и вороте от шубы, но ноги и руки его зябли, но он не замечал этого. Он перестал прислушиваться к метели, а слушал только под собой дыхание Никиты и не переставая радовался тому, что он согревается под ним.
№ 31 (рук. № 14).
Первое дело, которое представилось ему, было то, чтобы выпростать ногу лошади. И потому, как только он немного отдышался, Василий Андреич подошел к Мухортому, выпростал ему ногу, оправил на нем веретье и сбившуюся шлею и привязал опять к старому месту. Сделав это, Василий Андреич вынул дугу, отряхнул ее и, поставив ее выше, подтянул чресседельней оглобли, достал из саней соломы, подложил ее Мухортому и, став задом к ветру, распустил шубу. Потом он вновь туго и низко, как он подтягивался, когда выходил из лавки покупать с возов овес и гречу, затянулся кушаком, приготовляясь к деятельности. Но делать больше нечего было. Надо было устраиваться в санях и дожидаться света. Но как быть с Никитой? Вдвоем не то что лечь, и не усядешься в маленьких санках. И он решил поднять Никиту и стал будить его.
– Микит! А Микит! – крикнул он, выгребая снег из саней и толкая Никиту. Поднимись-ка. Поднимись говорю. Никита не откликался и не шевелился. Василий Андреич решил приподнять его и для этого привычным, бодрым движением засучил рукава шубы. Но только что он хотел взяться за Никиту, как в санях зашевелилось, и из-под снега, которым она была засыпана, поднялась голова Никиты. Очевидно, с большим усилием он приподнялся и оперся на локоть. С нахлобученной шапки и с дерюжки сыпался развороченный снег, лицо его было опущено книзу. Он бормотал что-то, повторяя одно и то же, и как-то странно, точно отгоняя мух, махал перед носом рукой.
– Чего ты? Чего говоришь? – переспросил Василий Андреич, нагибаясь к нему. – Помираю я, прости Христа ради, – выговорил яснее Никита. – Зажитое – малому… Но Василий Андреич не дал ему говорить дальше. С той же решительностью, с которой он ударял по рукам при выгодной покупке, он толкнул Никиту назад в сани и обеими руками принялся выгребать снег с Никиты и с саней. – Будет разговаривать, – сказал он своим внушительным голосом на слова Никиты, повалившегося назад в снег и что-то неясно бурчавшего. Будет разговаривать, и, выгребши снег, Василий Андреич поспешно распоясался, расправил шубу и, ступив на отвод, лег животом на Никиту, покрывая его своим телом. Он долго лежал так, заправляя полы шубы руками между лубком саней и Никитой и коленами ног придерживая ее подол. Он лежал так ничком, упираясь головой о лубок передка, и теперь не слышал ни движений лошади, ни свиста бури, а
№ 32 (рук. № 10).
Так пролежал он довольно долго, ничего не видя и не слыша, кроме слабых движений [Никиты] и его дыхания, и наконец 16 и усталость, и выпитое вино подействовали на него, и он заснул тихим и спокойным сном. Сначала в воображении его носились впечатления метели, оглобель и дуги, трясущихся перед глазами, хождение Никиты, отыскивавшего дорогу, блуждания верхом; потом стали перемешиваться воспоминания о празднике, жене, становом, свечном ящике, но все эти разнообразные впечатления связывались чем-то одним, приятным, успокоительным, соединенным с ощущением разкоряченных ног и осязания животом туловища Никиты. Только к утру спокойствие и радостность этого сна стали нарушаться. Видит он во [сне], что стоит он будто у свечного ящика
№ 33 (рук. № 11).
И В[асилий] А[ндреич] просыпается и вспоминает всё: где он, и что с ним было. Слышит он тот же свист ветра и шорох снега, видит то же белое море снега, занесенную голову Мухортого и его подведенные бока, слышит щелканье платка и вспоминает он про Никиту, что он лежит под ним и что он угрелся, и ему кажется, что он Никита, а Никита – он, и что жизнь его не в нем самом, а в Никите, что если останется жив Никита, то и он будет жить. И радостно слышит он под собою его – свое дыхание. – Жив Никита, значит я жив. – И что-то совсем новое, такое, чего он не знал во всю жизнь свою, сошло на него, и он узнал то, что было в нем, и в чем была его жизнь. – А, так это вот что! – сказал он себе, понимая, что это смерть, и что он умирает. – А я, дурак, боялся ее, – сказал он себе. – И он вспоминает свою жизнь и в чем она была, вспоминает про рощу, про дело с зятем, про валухов, и ему не верится, чтобы были люди, которые могли жить этак. И вспоминает он Никиту, как он сказал ему: прости Христа аи, т. е. прости Христа ради, и как от этих слов ёкнуло в нем сердце и загорелась жизнь. – Что же, я ведь не знал этого, – думал он. – Я бы и рад теперь, да поздно! Нет, не поздно, напротив, рано еще. Только рассветает, и вдруг стало темно и всё исчезло.
Комментарии А. С. Петровского
«ХОЗЯИН И РАБОТНИК»
ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ
П. И. Бирюков пишет в своей «Биографии Льва Николаевича Толстого» (т. III, Госиздат, М. 1922, стр. 206), что мысль написать рассказ «Хозяин и работник» пришла Толстому зимой 1892/93 г., когда он, находясь в Бегичевке Данковского уезда Рязанской губ., руководил организацией помощи голодающим крестьянам. На эту мысль его навели необычайно сильные в ту зиму метели и вызванные ими рассказы о замерзших и занесенных снегом путниках. Бирюков ничем не подтверждает своих слов, но их нельзя оставить без внимания, так как он жил тогда в Бегичевке и мог слышать от Толстого о замысле этого рассказа. Однажды Толстому самому пришлось заблудиться во время метели. Владелица Бегичевки Е. И. Раевская так описывает этот случай в своих воспоминаниях: «Узнаем мы однажды, что он уехал в метель и еще не возвращался. Мы ужасно испугались и послали его разыскивать нашего Алексея Конова: будучи охотником-псарем, он знаком с каждым овражком, каждым кустиком и к тому– отчаянная голова, готов и в огонь и в воду. Алексей отправился верхом и нашел графа, идущего пешком по снежному полю, а лошадь от него ушла. Алексей ее поймал, усадил графа в сани и привез к нам». 17 Запись эта относится к 15 февраля 1892 г.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: