Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг.

Сказалъ такъ старый царь и померъ.

Остался царствовать молодой царь и 218 запали ему слова отцовскіе и захотѣлъ онъ исполнить ихъ, отказался отъ своихъ радостей и сталъ жить для народа.

Прежде всего отказался царь Элизаръ отъ роскоши, отъ пировъ, отъ игръ, отъ вина, сталъ жить просто. Всѣ свои потѣхи и любимую даже охоту оставилъ. Вставалъ со свѣтомъ, молился Богу, потомъ шелъ въ совѣтъ дѣла разбиралъ, потомъ судилъ народъ. Потомъ обѣдалъ, отдыхалъ часъ. Опять становился на молитву и вечеромъ или проводилъ съ домашними или за умными книгами или въ бесѣдахъ съ мудрыми людьми, или переодѣвался и ходилъ по городу, узнавая про нужду людей. И гдѣ узнавалъ, помогалъ. Такъ жилъ онъ каждый день дома, а потомъ еще въ каждый мѣсяцъ разъ ѣздилъ объѣзжать свои земли, узнавать, правильно ли судятъ, хорошо ли управляютъ, не обижаютъ ли народъ. Узнавалъ вездѣ про нужду народную и помогалъ ей.

И прожилъ такъ молодой царь цѣлый годъ, и когда прошелъ годъ, заперся царь у себя дома и 3 дня не выходилъ никуда и свѣрялся самъ съ собой, много ли въ этотъ годъ добраго сдѣлалъ людямъ. Сталъ свѣряться молодой царь, сталъ все вспоминать и увидалъ, что добра онъ сдѣлалъ мало, что не лучше народъ его живетъ, чѣмъ и при родителѣ, и что даже много новаго грѣха за этотъ годъ завелось въ его царствѣ. Сталъ все вспоминать молодой царь и понялъ, что вся неудача его отъ того, что не знаетъ онъ, что въ какое время дѣлать надо; дѣлаетъ онъ хорошее, но получается все, что дѣлаетъ это хорошее не во-время. Вспомнилъ онъ, какъ за это время случалось не разъ, что придетъ онъ въ совѣтъ и станетъ разбирать 219 одно дѣло и судятъ о немъ нѣсколько часовъ, спорятъ, спорятъ, и когда наконецъ рѣшатъ, то почти не остается времени толковать о другомъ, и рѣшатъ усталые, въ торопяхъ, кое-какъ. И все отъ того, что не знаешь, какое время важнѣе. Еще бывало такъ, что на судѣ судятъ людей и пока судятъ однихъ, очередь дойдетъ до послѣдняго иногда черезъ мѣсяцъ, а онъ все время сидѣлъ и его бы надо судить перваго и оправдать.

–

Мы ночевали у 95-лѣтняго солдата. Онъ служилъ при Александрѣ I и Николаѣ.

– Что умереть хочешь?

– Умереть? – Еще какъ хочу. Прежде боялся, а теперь объ одномъ Бога прошу: только бы покаяться, причаститься привелъ Богъ. А то грѣховъ много.

– Какіе же грѣхи?

– Какъ какіе? Вѣдь я когда служилъ? При Николаѣ; тогда развѣ такая, как нынче, служба была! Тогда что было? У! Вспоминать, такъ ужасть беретъ. Я еще Александра засталъ. Александра того хвалили солдаты, говорили – милостивъ былъ.

Я вспомнилъ послѣднія времена царствованія Александра, когда изъ 100—20 человѣкъ забивали на смерть. Хорошъ же былъ Николай, когда въ сравненіи съ нимъ Александръ казался милостивымъ.

– A мнѣ довелось при Николаѣ служить, сказалъ старикъ. И тотчасъ же оживился и сталъ разсказывать.

– Тогда что было, заговорилъ онъ. Тогда на 50 палокъ и портокъ не снимали; а 150, 200, 300… на смерть запарывали.

Говорилъ онъ и съ отвращеніемъ, и съ ужасомъ и не безъ гордости о прежнемъ молодечествѣ.

– А ужъ палками – недѣли не проходило, чтобы не забивали на смерть человѣка или двухъ изъ полка. Нынче ужъ и не знаютъ, что такое палки, а тогда это словечко со рта не сходило. Палки, палки!.. У насъ и солдаты Николая Палкинымъ прозвали. Николай Павлычъ, а они говорятъ Николай Палкинъ. Такъ и пошло ему прозвище.

– Такъ вотъ, какъ вспомнишь про то время, продолжалъ старикъ, да вѣкъ то отжилъ – помирать надо, какъ вспомнишь, такъ и жутко станетъ. Много грѣха на душу принято. Дѣло подначальное было. Тебѣ всыпятъ 150 палокъ за солдата (отставной солдатъ былъ унтеръ-офицеръ и фельдфебель, теперь кандидатъ), а ты ему 200. У тебя не заживетъ отъ того, а ты его мучаешь – вотъ и грѣхъ.

– Унтеръ-офицера до смерти убивали солдатъ молодыхъ. Прикладомъ или кулакомъ свиснетъ въ какое мѣсто нужное: въ грудь, или въ голову, онъ и помретъ. И никогда взыску не было. Помретъ отъ убоя, а начальство пишетъ: «властію Божіею помре». – И крышка. А тогда развѣ понималъ это? Только объ себѣ думаешь. А теперь вотъ ворочаешься на печкѣ, ночь не спится, все тебѣ думается, все представляется. Хорошо какъ успѣешь причаститься по закону христіанскому, да простится тебѣ, а то ужасть беретъ. Какъ вспомнишь все, что самъ терпѣлъ, да отъ тебя терпѣли, такъ и аду не надо, хуже аду всякаго…

Я живо представилъ себѣ то, что должно вспоминаться въ его старческомъ одиночествѣ этому умирающему человѣку и мнѣ въ чужѣ стало жутко. Я вспомнилъ про тѣ ужасы, кромѣ палокъ, въ которыхъ онъ долженъ былъ принимать участіе. Про загоняніе на смерть сквозь строй, про разстрѣливанье, про убійства и грабежи городовъ и деревень на войнѣ (онъ участвовалъ въ польской войнѣ), и я сталъ разспрашивать его про это. Я спросилъ его про гоняніе сквозь строй.

Онъ разсказалъ подробно про это ужасное дѣло. Какъ ведутъ человѣка, привязаннаго къ ружьямъ и между поставленными улицей солдатами съ шпицрутенами палками, какъ всѣ бьютъ, а позади солдатъ ходятъ офицеры и покрикиваютъ: «бей больнѣй!»

– «Бей больнѣй!» прокричалъ старикъ начальническимъ голосомъ, очевидно не безъ удовольствія вспоминая и передавая этотъ молодечески-начальническій тонъ.

Онъ разсказалъ всѣ подробности безъ всякяго раскаянія, какъ бы онъ разсказывалъ о томъ, как бьютъ быковъ и свѣжуютъ говядину. Онъ разсказалъ о томъ какъ водятъ несчастнаго взадъ и впередъ между рядами, какъ тянется и падаетъ забиваемый человѣкъ на штыки, какъ сначала видны кровяные рубцы, какъ они перекрещиваются, какъ понемногу рубцы сливаются, выступаетъ и брызжетъ кровь, какъ клочьями летитъ окровавленное мясо, какъ оголяются кости, какъ сначала еще кричитъ несчастный и какъ потомъ только охаетъ глухо съ каждымъ шагомъ и съ каждымъ ударомъ, какъ потомъ затихаетъ, и какъ докторъ, для этого приставленный, подходитъ и щупаетъ пульсъ, оглядываетъ и рѣшаетъ, можно ли еще бить человѣка или надо погодить и отложить до другого раза, когда заживетъ, чтобы можно было начать мученье сначала и додать то количество ударовъ, которое какіе-то звѣри, съ Палкинымъ во главѣ, рѣшили, что надо дать ему. Докторъ употребляетъ свое знаніе на то, чтобы человѣкъ не умеръ прежде, чѣмъ не вынесетъ всѣ тѣ мученія, которыя можетъ вынести его тѣло.

Разсказывалъ солдатъ послѣ, какъ послѣ того, какъ онъ не можетъ больше ходить, несчастнаго кладутъ на шинель ничкомъ и съ кровяной подушкой во всю спину несутъ въ гошпиталь вылѣчивать съ тѣмъ, чтобы, когда онъ вылечится, додать ему ту тысячу или двѣ палокъ, которыя онъ не дополучилъ и не вынесъ сразу.

Разсказывалъ, какъ они просятъ смерти и имъ не даютъ ее сразу, a вылѣчиваютъ и бьютъ другой, иногда третій разъ. И онъ живетъ и лѣчится въ гошпиталѣ, ожидая новыхъ мученій, которыя доведутъ его до смерти.