Лев Толстой - Полное собрание сочинений. Том 26. Произведения 1885–1889 гг.

И вот эта духовная жизнь, – жизнь разума, – которая пробудилась в человеке, как будто останавливает то, что люди, не пробудившиеся к истинной жизни , называют жизнью, но что на самом деле есть не жизнь, а только приготовление к жизни. Людям, не проснувшимся к жизни истинной , кажется, что жизнь их останавливается как раз тогда, когда она пробуждается.

То мучительное состояние внутреннего раздвоения, в которое вступают люди при пробуждении в них разумения истинной жизни, происходит только от того ложного, языческого , дохристианского учения, в котором человек воспитывается и поддерживается, и по которому признается, что человеческая жизнь есть его плотское существование от рождения до смерти.

Человеку, который находится в этом заблуждении, кажется, что жизнь раздваивается в нем.

Человек знает, что жизнь его одна, а чувствует их две. С таким человеком происходит нечто подобное тому, что бывает, когда перекрутишь два пальца и между ними катаешь шарик: шарик один, а чувствуешь их два.

Человек был научен считать за настоящую жизнь одно свое плотское существование. Но когда разум его пробудился, он взглянул на жизнь и увидал две жизни, – ту, которую он прежде считал жизнью и – ту, которая действительно есть.

Такому человеку непременно покажется, что его разум болен и извращен, раз этот разум не признает блага в плотском существовании и ищет другого блага.

Но разумный человек неминуемо убеждается в невозможности блага в жизни для одного себя. Человек непременно придет к этой мысли точно так же, как птица непременно доживает до того времени, когда полетит на крыльях вместо того, чтобы бегать ногами. Если же бывает и так, что оперившийся птенец бегает ногами, то это не значит, чтобы ему нельзя было летать. – Точно так же, если мы видим людей, у которых разумение еще не пробудилось, и которые полагают свое благо в жизни для самого себя, то это не значит, чтобы человеку нельзя было жить разумною жизнью. Пробуждение человека к истинной жизни бывает так мучительно только потому, что языческое учение мира уверяет людей, будто плотская жизнь и есть сама жизнь, а появление истинной жизни, напротив того, есть прекращение жизни.

С людьми в нашем мире, которые вступают в истинную жизнь, случается нечто подобное тому, что бывает с девушкой, от которой скрыли, что она должна быть матерью. Она чувствует свою телесную зрелость, но не знает еще, что это новое для нее состояние нужно ей для того, чтобы она была способна родить ребенка и исполнять радостные обязанности матери; и потому она считает свое состояние за болезнь и неправильность и приходит в отчаяние.

Подобное же отчаяние чувствуют люди нашего мира при пробуждении к истинной жизни.

Положение человека, в котором проснулась разумная жизнь, но который всё еще считает свою плотскую жизнь за истинную жизнь, – можно сравнить еще вот с чем:

Человеческая жизнь есть жизнь более высокая, чем жизнь животных, потому что у человека есть такой разум, какого нет у животных. Жизнь же животных выше жизни растений, потому что животныя чувствуют и соображают, чего не могут растения. Теперь положим, что какое-нибудь животное не захотело бы жить своей животной жизнью, а решило бы, что оно должно жить низшей жизнью, – такою же точно жизнью, как растения, т. е. что оно ничего не должно делать по своей собственной воле и соображению, а должно только лежать на одном месте и жить той жизнью, которая сама собою в нем будет действовать подобно тому, как действует жизнь в растениях. Такое животное чувствовало бы в себе мучительное внутреннее раздвоение. «Жизнь моя, – думало бы оно, – состоит в том, чтобы жить как растения, т. е. не двигаясь, лежать на одном месте и дышать, – так, чтобы жизнь моего тела действовала сама собой без моего участия. А вот мне хочется двигаться, питаться, искать самца или самку». И такое животное страдало бы от этого раздвоения. Для того, чтобы его страдания прекратились, такому животному нужно перестать жить жизнью растения , а начать жить тою жизнью , которая ему свойственна, как животному .

То же делается и с человеком, если он хочет жить низшею, плотскою жизнью, какою живут все животныя, вместо того, чтобы жить разумною жизнью, свойственной человеку. Жизнь разумная требует от человека не того, что требует его плотская жизнь. И потому, если человек понял то, чего требует от него высшая жизнь, но продолжает жить только плотскою жизнью, то он непременно почувствует мучительное внутреннее раздвоение. Но как животному для того, чтобы перестать страдать, нужно жить свойственной животному жизнью, а не жизнью растений, так точно и человеку для того, чтобы уничтожить в себе внутреннее раздвоение, нужно жить своею настоящею – разумною жизнью, а не жизнью животного; и тогда плотская жизнь человека станет под начало его разумной жизни и будет служить ей.

Истинная жизнь всегда хранится в человеке, как хранится жизнь в зерне, и наступает время, когда жизнь эта делается видна. Истинная жизнь в человеке начинается с того , что плотская природа тянет человека к мирским, плотским удовольствиям, духовное же разумение показывает ему невозможность блага в такой жизни и указывает на какое-то другое благо. Человек вглядывается в это другое благо, которое еще далеко от него; но он сначала не в силах ясно разглядеть его, не верит в это благо и возвращается назад к плотскому благу. Но хотя разум еще и неясно указывает человеку свое новое благо, он зато уже вполне ясно показывает ему невозможность плотского блага, и человек опять отказывается от этого плотского блага и опять вглядывается в то новое благо, которое раскрывается перед ним. Разумное благо ему еще не видно ясно, но плотское благо сделалось невозможным; человеку уже нельзя продолжать наслаждаться плотскою жизнью, и он начинает по-новому понимать плотскую и духовную жизнь свою. Человек начинает рождаться к истинной человеческой жизни.

Происходит то, что происходит в природе при всяком рождении. Плод родится не потому, что он хочет родиться, не потому, что ему лучше родиться, или что он знает, что хорошо родиться; плод родится потому, что он созрел, и ему нельзя уже жить в прежнем виде; он должен начать новую жизнь не потому, что новая жизнь как бы зовет его, а потому, что прекратилась возможность жить попрежнему.

Духовная жизнь незаметно вырастает в человеке и дорастает до того, что жить ради удовольствия плоти делается для человека невозможным.