Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2

Кругомъ стола сидѣлъ «Сашинскій квартетъ», какъ выражалась Софья Ивановна въ веселыя минуты. Они только-что отпили чай. Предъ Гундуровымъ лежалъ томъ Пушкина, открытый на Каменномъ Гостѣ, котораго собирался онъ читать вслухъ. Но онъ медлилъ приняться за книгу, и глядѣлъ прищуренными глазами въ садъ, охваченный тишью и красотой ночи.

— Какъ хорошо! проговорилъ онъ ни на кого не глядя.

«Что за ночь, за луна, когда»… вспомнилось Ашанину тутъ же одно изъ любимѣйшихъ его стихотвореній.

— Нѣтъ, вы посмотрите на эту розу, молвила въ свою очередь Софья Ивановна, — какъ она выдѣляется изъ темноты, и точно глядитъ на насъ!

— Я давно на нее любуюсь, сказалъ Ашанинъ, — точно глядитъ, и стыдится, прелесть!.. Сережа, не напоминаетъ она тебѣ…

— Офелію? И Гундуровъ съ засверкавшимъ взглядомъ обернулся на него.

— Именно, именно! Вотъ что называется симпатія душъ, засмѣялся красавецъ, — мнѣ это сейчасъ пришло въ голову! Она такъ…

Онъ не успѣлъ досказать свою мысль, прерванный восклицаніемъ Софьи Ивановны:

— Кого это Богъ даетъ!

Всѣ разомъ примолкли. Изъ-за сада, мимо котораго шла дорога въ усадьбу, доносился звонъ колокольчика.

Гундуровъ вздрогнулъ отъ невольнаго нервнаго ощущенія. Колокольчикъ такъ живо напоминалъ ему пріѣздъ Анисьева въ Сицкое, трепетъ Лины, всю пережитую ими тогда муку.

— Кто это, въ самомъ дѣлѣ? пробормоталъ онъ.

— Ужь не за мною ли начальство шлетъ? У меня вторая недѣля какъ отпускъ просроченъ, заявилъ со мгновеннымъ смущеніемъ Вальковскій.

Ашанинъ расхохотался:

— Станетъ оно еще давать себѣ трудъ посылать за тобой! Просто выключитъ если къ сроку не явился.

«Не изъ Сицкаго ли что?» подумалось одновременно и Сергѣю, и его теткѣ; они переглянулись.

— Нѣтъ, тогда бы безъ колокольчика! сказала она громко въ отвѣтъ угаданному обоими ими вопросу, и успокоенно улыбнулась ему.

Топотъ лошадей между тѣмъ уже явственно слышался на дворѣ. Кто-то подъѣзжалъ ко крыльцу.

— Исправникъ! доложилъ, вслѣдъ за этимъ, выходя изъ комнатъ, старикъ Ѳедосей, камердинеръ Гундурова.

— Что ему нужно? невольно вскрикнула Софья Ивановна.

— За мною, вѣрно за мною!.. радостно возгласилъ «фанатикъ», — театрикъ должно-быть устраивается, такъ онъ за мною, толстопузъ, прикатилъ!..

И онъ со всѣхъ ногъ кинулся съ балкона.

— Они Сергѣя Михайловича спрашиваютъ! угрюмо пѣвучимъ голосомъ промолвилъ Ѳедосей, не трогавшійся съ мѣста.

— Меня?… Проси! сказалѣ Сергѣй, взглянувъ на тетку. — Не попался ли въ чемъ кто-нибудь изъ нашихъ крестьянъ? объяснилъ онъ.

— Сюда!.. сюда проси! торопливо добавила Софья Ивановна…

Въ гостиной уже раздавался скрипъ сапоговъ входившихъ, и на балконѣ черезъ мигъ, слегка споткнувшись о его порогъ, но сейчасъ же оправившись и молодцовато выставивъ грудь впередъ, появился Елпидифоръ Павловичъ Акулинъ во всей внушительности своей громоздкой фигуры и съ такою же внушительностью на неулыбавшемся и какъ бы чѣмъ-то чрезвычайно озабоченномъ лицѣ. Вальковскій шелъ за нимъ опустивъ голову и поводя изподлобья кругомъ какъ бы нѣсколько сконфуженными глазами. Пріѣздъ «толстопуза» очевидно не имѣлъ цѣлью театрикъ.

— Madame la générale! проговорилъ исправникъ, подходя къ хозяйкѣ, и шаркая съ ловкостью бывалаго гвардейца.

— Здравствуйте, monsieur Акулинъ, проговорила Софья Ивановна, внимательно глядя на него:- не угодно ли присѣсть? примолвила она черезъ мигъ, указывая на кресло.

Елпидифоръ отблагодарилъ поклономъ, тяжело опустился въ это кресло, протянулъ и перекинулъ одна на другую толстыя свои ноги и, уложивъ фуражку на колѣняхъ, а голову опустивъ на грудь, принялся съ намѣренною какъ бы неторопливостью стаскивать съ рукъ перчатки.

Софья Ивановна съ невольнымъ волненіемъ слѣдила за всѣми его движеніями.

— Да неугодно ли вамъ чаю? спросила она вспоминая свою обязанность хозяйки, и поставила чайникъ на канфорку еще не потухшаго самовара.

— Если позволите… полстаканчика… Некогда больше! примолвилъ онъ, подымая глаза и останавливая ихъ на ней.

— А развѣ вамъ еще куда-нибудь отъ насъ нужно? проговорила она, скрывая подъ равнодушнымъ тономъ вопроса серіозное безпокойство которое начинало овладѣвать ею.

— Нѣтъ-съ, отвѣчалъ исправникъ, принимая видъ человѣка который обязанъ, но весьма неохотно исполняетъ это, объявить другому непріятную вѣсть:- я имѣю дѣльце… къ Сергѣю Михайловичу…

— Какое такое? спросилъ Гундуровъ, хмуря брови.

— Вотъ, если позволите на минуточку… къ вамъ въ кабинетъ, медлительно выговорилъ исправникъ, протягивая руку къ налитому ему хозяйкой стакану чая, — мы съ вами переговоримъ…

— Отчего же не здѣсь, не сейчасъ? сказала выпрямляясь въ своемъ креслѣ Софья Ивановна, — у Сергѣя нѣтъ никакихъ тайнъ… и никакихъ дѣлъ, подчеркнула она, — о которыхъ нельзя было бы говорить громко, при всѣхъ!..

Елпидифоръ повелъ любезно головой внизъ.

— Отъ всей души готовъ вамъ вѣрить, madame la générale… тѣмъ болѣе что мнѣ лично ничего неизвѣстно… И даже повѣрьте (онъ счелъ нужнымъ вздохнуть), почитаю для себя возложенное на меня порученіе весьма тяжкимъ… Еще такъ недавно подвизались мы съ Сергѣемъ Михайловичемъ какъ собратья по искусству въ Гамлетѣ… котораго передалъ онъ намъ съ такимъ совершенствомъ… И вдругъ я такъ-сказать во всемъ аттрибутѣ моихъ полицейскихъ обязанностей…

— Да говорите, сдѣлайте милость, перебила его тетка Гундурова, — какое у васъ порученіе?

Акулинъ чуточку помолчалъ, затѣмъ развелъ руками, уперся въ нее взглядомъ, и выпустилъ словно изъ ружья:

— Извините меня, ваше превосходительство, я обязанъ доставить племянника вашего къ его сіятельству, графу, въ Москву.

У Софьи Ивановны сверкнули глаза и побѣлѣли губы; Ашанинъ вскочилъ съ мѣста, гладя на исправника какъ будто не довѣрялъ ушамъ своимъ. Вальковскій какъ-то мгновенно исчезъ въ неосвѣщенной сторонѣ балкона.

— «Доставить»! повторилъ весь вспыхнувъ Сергѣй. — Что ему отъ меня нужно?

— Это ужь имъ извѣстно, отвѣтилъ исправникъ съ легкою улыбочкой, потягивая чай изъ своего стакана, — а я тутъ, какъ говорится, не что иное какъ слѣпой исполнитель. Получилъ предписаніе-съ!

И онъ все такъ же медлительно, откинулся спиной въ кресло, отстегнулъ двѣ пуговицы своего форменнаго сюртука и полѣзъ рукой подъ бортъ его въ карманъ (онъ видимо наслаждался производимою имъ тревогой: онъ зналъ какъ не лестно было о немъ мнѣніе хозяевъ Сашина, и не могъ простить этого имъ).

— Самого меня, говорилъ онъ тѣмъ временемъ, — чрезвычайно это какъ разстраиваетъ. — Дочь мою единственную, какъ это можетъ вамъ извѣстно (онъ повелъ неопредѣленно глазами кругомъ), только что выдалъ за товарища же нашего по спектаклю, Никанора Ильича Ранцева. Третій день всего какъ свадьбу сыграли, и я, признаюсь, надѣялся поотдохнуть у нихъ недѣльки двѣ, порадоваться на нихъ… Любо, вѣдь, дорого смотрѣть, не натѣшатся другъ другомъ, не нанѣжатся….