Болеслав Маркевич - Четверть века назад. Часть 2

— Къ чему это, тетя? вскрикнулъ онъ.

— Я буду безпокоиться… у насъ всего ожидать можно…

— А позвольте мнѣ, милѣйшая моя генеральша, заговорилъ опять Ашанинъ все тѣмъ же обычнымъ, ему, шутливымъ и веселымъ тономъ, — позвольте сдѣлать вамъ слѣдующее предложеніе: я поѣду теперь съ Сережей въ Москву, и еслибы что-нибудь дѣйствительно задержало его тамъ, даю вамъ честное слово что черезъ два дня, то-есть послѣзавтра, буду у васъ здѣсь съ извѣстіемъ.

— Отлично, Володя, спасибо! воскликнулъ, вставая съ мѣста Гундуровъ. — Мнѣ совѣстно было просить тебя, а я только что объ этомъ думалъ. Тетя будетъ спокойна, а меня ты избавишь отъ единственной непріятности во всемъ этомъ: ѣхать бокъ-о-бокъ цѣлую ночь съ этимъ господиномъ. Вы согласны, тетя?

— Хорошо, сказала она;- спасибо вамъ, Владиміръ Петровичъ!.. А вотъ и Ѳедосей! Собирай барина!..

— Слышалъ-съ, проговорилъ угрюмо старый слуга, дѣйствительно слышавшій весь разговоръ изъ сосѣдней съ кабинетомъ спальни Гундурова, — у меня готово.

— Такъ вели въ старую коляску разгонныхъ четверку сейчасъ же! приказалъ Сергѣй.

— Да и его возми съ собою! молвила ему тетка.

— А то разѣ отпущу я ихъ однихъ! уже совсѣмъ сердито отрѣзалъ старикъ, и даже дверью хлопнулъ уходя.

Всѣ невольно улыбнулись.

— А теперь я васъ оставлю, сказалъ Ашанинъ; — пойду крошечку надъ Елпидифоромъ потѣшиться.

Онъ вернулся на балконъ, на которомъ Акулинъ, развалившись по-хозяйски въ креслѣ, пускалъ кольца дыма въ недвижный воздухъ, а «фанатикъ», опустивъ голову и сложивъ руки крестомъ на груди, шагалъ отъ перилъ до перилъ съ видомъ трагика обдумывающаго свой монологъ пятаго дѣйствія.

— Что же вашъ пріятель! спросилъ исправникъ, оборачиваясь ко входившему;- пора ѣхать!

Ашанинъ развелъ широко руками, въ подражаніе тому какъ разводилъ своими исправникъ въ разговорѣ съ Софьей Ивановной, и проговорилъ глухимъ голосомъ:

— Ушелъ! Нѣту!

— Что-о? не понялъ въ первую минуту тотъ.

— Вы спрашиваете про Гундурова?

— Про него!

— Я вамъ и говорю, нѣтъ его, ушелъ! повторяя то же движеніе руками, подтверждалъ шалунъ.

Вся прыткость, вся юркость Елпидифора вернулись къ нему въ одно мгновеніе. Онъ привскочилъ съ кресла съ легкостью резиннаго мячика, и кинулся къ молодому человѣку.

— Удралъ? прохрипѣлъ онъ, и безконечныя щеки его мгновенно поблѣднѣли и запрыгали, — верхомъ?.. потому колесъ слышно не было…

— Нѣтъ, пѣшкомъ, отвѣчалъ Ашанинъ съ самою невозмутимою серіозностью.

— Такъ далеко еще не успѣлъ… Въ какую сторону?

— Недалеко, дѣйствительно:- въ сторону конюшни.

— За лошадью?

— За лошадьми;- приказалъ запрягать подъ коляску, ѣхать къ графу, въ Москву.

— Эхъ, чтобъ васъ! махнулъ со злостью рукой исправникъ, — я вѣдь подумалъ и въ самомъ дѣлѣ!.. И нашли чѣмъ шутить!..

— Я и не шучу, — вы спрашиваете, а даю отвѣты. Я не виноватъ что вы ихъ толкуете по-своему, по-полицейски.

Акулинъ надулся.

— И къ чему это ему коляску еще свою! Я думалъ его въ своемъ тарантасѣ везти…

— Не имѣете права! возгласилъ Ашанинъ.

— Чего это?

— Можете подъ уголовную отвѣтственность попасть!

— Да что это вы мнѣ расписываете! фыркнулъ исправникъ, все сильнѣе гнѣваясь.

— Вамъ предписано «привезти» Гундурова къ графу для «личнаго объясненія», значитъ привезти живаго, такъ какъ съ мертвымъ объясненія бываютъ обыкновенно нѣсколько затруднительны. Если же онъ бы съ вами сѣлъ рядомъ въ экипажъ, вы бы его, надо полагать, при Богомъ вамъ данномъ преизобиліи тѣлесномъ на первой же колеѣ придавили до смерти. Во избѣжаніе чего мы и порѣшили съ нимъ оставить васъ ѣхать въ одиночествѣ, а самимъ ѣхать въ его коляскѣ.

— Однако позвольте вамъ сказать, милостивый государь… началъ и не договорилъ уже весь красный отъ злости исправникъ.

— Что сказать? съ неизмѣннымъ хладнокровіемъ спросилъ тотъ, укладывая локти на столъ, и глядя ему прямо въ глаза своими большими черными глазами.

Взбѣшенный, но осторожный Елпидифоръ вспомнилъ во-время что этотъ черноглазый красавецъ, глядѣвшій на него такимъ вызывающимъ взглядомъ, былъ вхожъ «въ домъ его сіятельства» и даже, какъ слышалъ онъ, пользовался особымъ расположеніемъ къ нему этого «дома», и что потому размолвка съ нимъ была бы очевидно съ его стороны неразчетомъ.

— На васъ конечно сердится нельзя, Владиміръ Петровичъ, повернулъ онъ неожиданно на шутливый тонъ, — вы привыкли съ дамами къ веселому разговору…

— А вамъ какого же угодно? протянулъ Ашанинъ, продолжая глядѣть ему въ глаза.

Неизвѣстно что нашелъ бы отвѣтить исправникъ, но въ эту минуту «фанатикъ», сосредоточенно прислушивавшійся къ пренію, трагически шагнулъ къ пріятелю.

— Это какъ же ты съ Гундуровымъ въ Москву собрался? А я?

— Что ты?

— Мнѣ что же оставаться-то здѣсь безъ васъ?..

— Мы вернемся завтра или послѣзавтра утромъ.

— А если какъ не вернетесь? мрачно промычалъ Вальковскій.

Ашанинъ уперся ему въ лицо проницательнымъ взглядомъ.

— Ты глупъ, Иванъ Непомнящій, подчеркнулъ онъ:- еслибы то что ты предполагаешь должно было случиться, тѣмъ менѣе, кажется, слѣдовало бы тебѣ думать удирать теперь изъ этого дома!

«Фанатикъ» понялъ и, покраснѣвъ до ушей, быстро отошелъ отъ него, и зашагалъ опять по балкону.

На порогѣ его показались хозяева.

— Лошади готовы; если вамъ угодно, можемъ ѣхать, какъ бы уронилъ Сергѣй, глядя черезъ голову исправника.- Ѳедосей твои вещи уложилъ, сказалъ онъ Ашанину.

— Спасибо!

Красавецъ отвелъ Софью Ивановну въ сторону.

— Вы извѣстите княжну? спросилъ онъ ее шепотомъ.

— Къ чему? выразила она:- это могло бы только ее встревожить, а вы надѣетесь, говорите, быть здѣсь послѣзавтра съ Сережей… или безъ него, примолвила она чуть-чуть дрогнувшимъ голосомъ, — всегда успѣемъ.

— Вѣрно, генеральша, вѣрно! согласился Ашанинъ;- позвольте ручку поцѣловать на прощанье.

Со двора доносился грохотъ выѣхавшихъ экипажей.

Всѣ прошли туда черезъ садъ.

— Какъ вамъ удобнѣе наблюдать чтобы мы отъ васъ какъ нибудь не «удрали», Елпидифоръ Павлычъ? громко и со смѣхомъ спросилъ исправника Ашанинъ, выходя на дворъ, — намъ ли ѣхать впередъ, или вамъ?

Въ толпѣ дворовыхъ собравшихся у крыльца смотрѣть на неожиданный отъѣздъ молодаго барина послышалось вызванное этими словами сочувственное и дружное хихиканье.

— Ахъ, сдѣлайте милость, какъ вамъ угодно! отвѣтилъ съ досадой, исправникъ (онъ чувствовалъ себя сильно не въ авантажѣ), направляясь къ поданному первымъ своему тарантасу. — Вашему превосходительству честь имѣю кланяться! сухо промолвилъ онъ, снимая на ходу фуражку предъ госпожой Переверзиной, и заковылялъ далѣе.

— Ну, Богъ съ тобою, Сережа! говорила она тѣмъ временемъ, остановившись съ племянникомъ въ темномъ углу у забора, — знаю что вздоръ, а сердце не на мѣстѣ, такое ужь глупое оно у меня…