Евгений Терновский - Место свидeния

Две гориллы молча слушали серую личность, глядя на Федора со спокойным остервенением. Ему было предложено раздеться. Будущий эмигрант подвергся "личному досмотру"; его нательный крест и самопишущее перо конфисковали. Ледяные могучие пальцы горилл забирались ему под мышки, теребили мошонку и ягодицы. Подавив новый приступ отрыжки, некто в сером закашлялся, и на минуту хрипы и храпы заглушили его монотонные угрозы. Когда издевательский церемониал закончился, пожилой сбир, еще бледный от кашля, осклабясь и с удовольствием глядя на нагого кандидата в эмигранты, между прочим заметил, что напрасно, совершенно напрасно гражданин Соловьев надеется на своих Амитранов и что... Полярная стужа овивала нагого Федора. Через пятнадцать минут серая личность разрешила ему покинуть хлам и хлад помещения. Безличные гориллы, совершавшие "личный осмотр", мрачно сопроводили его до посадочной площадки.

Он провел в Вене два прекрасных месяца, наслаждаясь теплой зимой, заунывным фёном, прогулками в старой имперской части города и скромным весельем ночного Гринцига. Две филантропические организации пришли на помощь новому эмигранту. В одной из них, находившейся близ Пратера, он познакомился с ее сотрудником, немцем русского происхождения и при этом французским гражданином, Павлом Сергеевичем фон Берендорфом, предки которого были русскими дипломатами. Ему было, как и Федору, двадцать пять лет, он представлял какую-то загадочную русскую политическую партию и в январе предполагал вернуться в Париж. В течение трех месяцев он был поводырем и опорой Федора в излучинах и извивах эмигрантской жизни. Узнав, что тот кое-как читает и лепечет по-французски, он посоветовал ему направить свои эмигрантские стопы в дальнюю Канаду, страну неистощимых возможностей для даровитых переселенцев всего мира. Канадское уединение привлекало Федора. Вскоре в сопровождении Берендорфа он посетил посольство этой страны и заполнил водевильное количество анкет и формуляров. Оставалось терпеливо ждать визы, посещать Weinstube 2 по соседству, знакомиться с эмигрантами, из которых большинство говорило на диковинном русском языке, и рассказывать между двумя Rotwein 3 историю своей жизни Берендорфу.

Русско-немецкого француза интересовала любая подробность советской жизни. С пухлой записной книжкой в пухлой длани, он записывал всe - цену билета в метро и последствия безбилетного проезда, меню московского ресторана, условия приема на работу, стоимость квадратного жилого метра в городах или провинции, стоимость двух квадратных метров похоронной концессии, юридический статут прописок, расписок, подписок. Когда оказалось, что никогда не бывавшему в СССР собеседнику Федора известно об этой стране гораздо больше, чем ему, rescape 4 советского государства, Берендорф с деликатной настойчивостью перешел к другим подробностям советской жизни начиная с детской рубашонки и кончая смирительной рубахой режима. К удивлению Федора, повествование, несмотря на шутливый и безразличный тон рассказчика, становилось мрачней и безнадежней с каждой главой - нищенское детство, отрочество с потухшим семейным очагом, вольная и опасная юность.

Его родители, преподаватели начальной школы, скандально расстались за несколько месяцев до его рождения. После смерти матери в 1947 году трехлетний Федор был помещен в детский дом, поскольку родители не были женаты. Отец в конце концов признал его, но не принял в лоно своей новой семьи. Предполагаемый сын встретился со своим эвентуальным папашей лишь через двадцать лет, когда ему потребовалось его согласие на окончательный отъезд, которое, кстати, не было получено. Федор отыскал его в каком-то коммунальном бедламе на окраине Калинина. Из беседы, продлившейся не более четверти часа, он понял, что этот шестидесятилетний бирюк с профилем муравьеда заполняет свою старость тем, что запоем читает газеты и запоем пьет. После визита Федор получил одно-единственное письмо от отца, в котором тот в малограмотных и желчных выражениях отказывался от своего сомнительного потомка, ставшего шалопаем и предателем родины. Письмо было немедленно отправлено в помойный ящик.

Берендорф интересовался пищей, в том числе и духовной, которой пичкали воспитанников детского дома, их одеждой, жильем, средним возрастом воспитателей и их жалованьем. Вместо этого Федор рассказал ему историю своих многочисленных романтических побегов: первый раз, вместе с дружком Кириллом Соколовым, - к Черному морю: они укрылись в кучах угольных мешков товарного вагона, который доставил их в пустынную и ледяную Рязань; затем с Игорем Трегубом - в Париж, куда по надежному расчету тринадцатилетних заговорщиков их должна была домчать местная электричка. Побеги и наказания чередовались с такой страстной пунктуальностью, что в конце концов завершились окончательным исчезновением трех подростков из детского дома. Шестнадцатилетние странники, после двухмесячных блужданий, на рассвете очутились в обширном зале ожидания Казанского вокзала. Федор показал несколько мутных любительских снимков, на которых с трудом можно было рассмотреть худого и стройного Кирилла, бравого и спортивного Трегуба, с буйной белой шевелюрой - на самом деле, она была пшеничного цвета - и миловидного небольшого подростка с гигантской папиросой во рту. Им был Федор.

"Кстати, Игорь Трегуб впоследствии сменил фамилию", - неожиданно заметил Федор, терзая окурок в кроваво-красной пепельнице органического стекла.

"Почему?" - удивился Берендорф, видимо готовясь занести в свои домашние анналы сведения о советском законодательстве, касающемся перемены etat civil. 5

"Представьте себе, что у него была заячья губа. Вероятно, не только у него, но и у его предков, которые, я думаю, получили сперва прозвище трегубых, а затем фамилию Трегуб. И снабдили его этой фамилией, которую он не терпел. Он часто нам жаловался: "Вы представляете такую картину? Знакомьтесь, Слепцов, - кстати, он слепой. Это мой друг Глухов, он несколько глуховат. Лысого жирного кукуя зовут Жиринов. Видите этого типа с заячьей губой? Как его фамилия? Трегуб, разумеется!" Кстати, эта заячья губа его совсем не портила... Когда он получал паспорт, взял фамилию своей матери, Циоменко".

Методичного Берендорфа сразу же заинтересовала советская процедура перемены фамилии, но ни на один из пятнадцати его вопросов Федор не смог ответить. Вместо этого он поведал об удаче, которая впоследствии ожидала трех странствующих подростков: они отыскали работу, нашли небольшое жилье в Удельной, близ Москвы, причем совершенно бесплатно, - хозяин, добродушный и словоохотливый украинец, искал сторожа на долгую зиму и согласился принять троих. Всех дружков освободили от воинской повинности - Кирилл Соколов был близорук, у спортивного Игоря Циоменко обнаружили компенсированный порок митрального клапана, что не помешало ему отлично бегать на лыжах, Федора признали "негодным к строевой службе" по причине чудовищного плоскостопия его гигантской стопы (сорок пятый размер). Первая осень трех приятелей мирно пролетела в обществе снегирей и заиндевелых стволов статных берез. Соседний островок смешанного леска оказался островом сокровищ, изобилующим костеникой, княженикой, поддубнами, белянами и подмолочниками, которыми в течение нескольких месяцев они питались.

Читать дальше