Алберт Бэл - И прахом ты станешь

Ливии подошел к нему и глянул в упор.

- Тизеихас! - сказал он. - Вы меня помните?

Барон закивал.

- Как же, как же, помню! Мы встречались в Лондоне, нет, в Брюсселе! А может, в Париже? Нет, не помню, ничего не помню.

Рой молча смотрел на него. Ливии продолжал медленно, словно стараясь убедить:

- Вспомните Пятый год, реку, мельницу, лесных братьев. Девятьсот пятый год, река, мельница, лесные братья!

- Как же! - воскликнул барон. - Вот это, я понимаю, приключеньице!

Приключеньице!

- Вспомните! - уговаривал Ливии. - Шел лед, четверо переплывали реку, один остался на мельнице. Один остался на мельнице!

- Как же, как же! - отозвался барон. - Шел лед.

Весной всегда идет лед. А что сказал мельник?

- У него был маузер. Он отстреливался, он прикрывал нас. Он был учитель. Помните?

- Ваш родственник?

- Нет! Учитель остался один. Один на мельнице против вас и казаков. Помните? Приключеньице: один на мельнице против вас и казаков!

- А! Один на мельнице! - воскликнул барон. - Ну, как же! Помню, помню! Славный парень! Только с ума сошел!

- Сошел с ума?

- Конечно. Шел через поле и пел рождественскую песню.

- Что пел?

- "Спешите к нам, дети!" Пел и смеялся.

- А дальше?

- Что - дальше? - переспросил барон озадаченно.

- Что было дальше?

- Пиф-паф! - сказал барон. - Только не я его застрелил. Я бы никогда не поднял руку на сумасшедшего. Я хотел сохранить ему жизнь.

Неожиданно барон закричал в лицо Ливию:

- Сохранить жизнь! Понимаете? Жизнь! Я верю в бога! За все приходится расплачиваться! И за мое поместье, и за мои лохмотья! Лихая смерть пиф-паф!

Теперь я тоже спятил! И меня нельзя расстрелять! Никто не посмеет меня расстрелять! Потому что я не в своем уме.

- Оставь нас! - сказал Рой Ливию. - Я тебя догоню! - повторил он, подталкивая Ливия к двери, - Уйдем, - сказал Ливии. - Черт с ним!

- Ишь какой ты добрый! - возразил Рой, щелкнув предохранителем. - Он получит по заслугам. Твой отец, твои братья пошли на корм рыбам. У них даже нет могил. Этот по крайней мере умрет не в воде, авось похоронят. В Пятом году он знал, что делал. Даже если с тех пор сто раз с ума спятил, все равно получит по заслугам.

- Никто меня не посмеет расстрелять! - настоятельно, тихо повторял барон.

Убить - дело нехитрое. Упадет человек, словно шишка с высокой сосны, и не вздрогнет земля, разве только трава прошелестит. А дерево по-прежнему будет шуметь.

Но в шишке должны быть семена.

Иначе все пойдет прахом,

И выродится лес.

Красноармейцы ушли, а барон еще долго сидел в санках.

В голове мешались мысли о людской жестокости.

Третий день он ничего не ел, а те не дали ему ни крошки хлеба.

Какая жестокость.

Ничего не дали.

Даже пули!

А хлеба не дали потому, что у самих не было. Были только пули.