Виктория Токарева - Рассказы и повести

- Я развожусь, - сказал Лодя. - Мне нужна поддержка.

Когда-то у Лоди была свадьба, но на свадьбу он меня не позвал. Ему это даже в голову не пришло, поскольку родственник я дальний, а народу и без того много.

- Я очень занят, - сказал я.

- Ну неужели ты не можешь отвлечься на полтора часа?

Когда-то мы были маленькие и встречались на днях рождения. Сейчас мы выросли и практически не видимся, за исключением тех случаев, когда кто-то умирает. Когда кто-нибудь умирает - все собираются и узнают друг о друге все новости, тихо заинтересованно переговариваясь, как ученики во время контрольной. А родственники усопшего строго оглядываются, одергивают глазами.

Я, конечно, мог бы отказать Лоде. Но в отказе я усматриваю предательство детства и общих корней. Ведь я родился не сам по себе. До меня был мой папа, двоюродный брат Лодиного папы. Был мой дел, родной брат Лодиного деда. И общий прадед. В сущности, мы из одного древа. Но сегодня духовные и деловые связи сближают людей больше, чем кровные. И люди живут так, будто они родились не от древа, а сами по себе. И это в конце концов мстит одиночеством.

- Ладно, - сказал я. - Приеду.

- Дом с желтыми лоджиями, - напомнил Лодя. - Я буду стоять внизу.

Я подъехал с Ломоносовского проспекта и остановил машину против дома с желтыми лоджиями.

Лоди не было и близко.

Я выключил мотор. Взял с заднего сиденья папку с рукописями и стал работать, пристроив папку на колено.

..."Типоразмер" можно перевести как два слова - "тип" и "размер". А можно найти третье, которое по смыслу определяло бы "типоразмер". Я стал искать синоним.

За время работы в издательстве я перевел много разнообразных книг: о том, как перевозить бруснику (мы экспортируем бруснику в Италию), как содержать крупный рогатый скот.

Благодаря переводам я осведомлен во многих областях промышленности и сельского хозяйства и могу быть интересным собеседником. Но никто не говорит со мной ни о бруснике, ни о числе единиц оборудования. Всем хочется говорить о странностях любви, а в этом вопросе я вторичен и банален и похож на чеховского Ипполитыча, который утверждает, что Волга впадает в Каспийское море и что спать надо ночью, а не днем.

Мои переводы уходят за границу, и я никогда не встречал ни одного своего читателя. Приехал бы какой-нибудь слаборазвитый капиталист, позвонил мне домой и спросил:

- Это мистер Мазаев?

- Я.

- Спасибо, Мазаев.

- Пожалуйста, - сказал бы я.

И это все, о чем я мечтаю.

Лодя, однако, не появлялся, хотя мы договорились, что он будет ждать меня внизу с узлом или с узлами, в зависимости от того, как они переделят имущество.

Мне надоело сидеть. Я поднялся на четвертый этаж и позвонил в дверь.

Отворила жена брата. Она была бледная, лохматая, охваченная стихией отрицательной страсти.

- Скажи ему... - закричала она мне в лицо, не здороваясь. - Скажи ему, пусть он не забирает у меня дачу. Когда я ее заработаю... Я женщина! У нас ребенок!

Я вошел в комнату. Лодя стоял у окна ко мне спиной, сунув кулаки в карманы. Он был толстый. И в детстве тоже был толстый, с пухлым ртом.

- Отдай ей дачу, - сказал я. - Ты же не будешь там жить.

- Я туда носа не покажу! Я вообще эту дачу ненавижу! Я ее сожгу, но ей не отдам! Сожгу, а не отдам!

Лодя вытащил из кармана один кулак и потряс им над головой.

Я никогда его не видел таким. Лодя был флегма, и мне всегда казалось, что общая температура тела у него 34 градуса, как у медведя в спячке.

- Почему? - спросил я.

- Потому что она профурсетка.

Я пошел на кухню и, пока шел, искал синоним слову "типоразмер". Жена брата стояла посреди кухни и ждала результата переговоров.

- Он не отдает, - сказал я. - Он говорит, что ты профурсетка.

Жена брата посмотрела на меня глазами, сверкающими от слез. Ее лицо было красивым, одухотворенным от гнева.

- Митя... - тихо сказала она. - Вот ты послушай, что было: мы собирались в гости, он сказал: "Не крась губы, тебе не идет..." А я накрасила, потому что сейчас такая мода.

- Но если тебе не идет...

- Но если такая мода...

Я пошел к брату.

- Она накрасила губы, что тут особенного? - спросил я.

- Дело же не в том, накрасила она их или нет. Дело в том, что она превыше всего любит себя и свои удовольствия! А на меня ей плевать с высокой колокольни! Даже если я завтра попаду под трамвай, она вечером пойдет в кино и будет говорить знакомым, что ей очень тяжело и надо было отвлечься. Это страшный человек, Митя! Ты ее не знаешь! Это - чемпион эгоизма!

Я постоял и пошел на кухню. Квартира была старая, довоенной постройки, коридоры длинные. Я устал ходить туда и обратно.

- Он говорит, что ты чемпион эгоизма, - сказал я жене брата.

- Просто я ему надоела, и ему надо к чему-то придраться, - на ее глазах заблестели слезы. - Я все бросила ради него. Он сломал мою жизнь.

Я вздохнул и пошел в комнату.

- Она ради тебя все бросила. Нехорошо.

- А что у нее было, чтобы жалко было бросить? Это я бросил больных родителей! Будь проклят день, когда я ее встретил. Господи! - Лодя прижал руку к сердцу и поднял глаза к потолку, как святой Себастьян. - Если бы можно было проснуться, и ничего не было. Сон. Если бы можно было вернуться туда, в пять лет назад, я за версту обежал бы тот дом, в котором я ее встретил.

- Ладно, - сказал я, - я пошел!

- Куда? - растерялся Лодя и перестал быть похожим на святого Себастьяна. Стал Лодей. - Как это пошел?

- Вы просто любите друг друга. А я как дурак хожу туда-сюда.

Я понял: у них шла борьба за власть. Лодя хотел подчинить жену. А жена отстаивала свои права на индивидуальность.

- Но книги... - Лодя пошел за мной следом.

- Вы помиритесь, и мне придется везти твои книги назад. Я так и буду - туда, сюда... Некогда мне.

Из кухни выскочила жена брата и схватила меня за руку. Пальцы у нее были тонкие, но очень сильные.

- Подожди! - крикнула она.

- Пусть уходит! - крикнул Лодя и, схватив меня за другую руку, потянул к двери.

Я делал шаг вправо, потом два шага влево, в зависимости от того, кто меня дергал: Лодя или его жена. Жена была сильнее, и я побоялся за свой плечевой сустав.

- Больно же... - сказал я.

- Пусть останется, поест! Он же два часа внизу сидел! - сказала жена.

Это было справедливо, но Лодя справедливо боялся, что, если я задержусь, их зыбкие отношения примут прежний крен, и тогда Лодя останется без жены, а жена без дачи.

- Не нужна мне твоя дача, - сказала жена, отпуская мою руку.

- Да бери, пожалуйста, - уступил Лодя.

- На что она мне? Сидеть там одной, как сурок...

- Ты одна не будешь. Приятелей много.

- Приятелей много, а ты один.

Жена смотрела на Лодю. Ее губы вспухли от слез, как весенние почки. В глазах стояло солнышко.

- Прости меня, - попросила она. - Я больше не буду красить губы.