Виктория Токарева - Рассказы и повести

Австралийцы долго хлопали. Я долго кланялась.

А дальше все было так, как предсказывала Лариска: австралийцы встали и разошлись по домам. А я поехала в гостиницу и легла спать.

ПИРАТЫ В ДАЛЕКИХ МОРЯХ

Для технического проекта число единиц оборудования подсчитывают отдельно по номенклатуре и каждому типоразмеру...

Я стал думать, как перевести на английский язык "типоразмер", но в это время в мою дверь позвонили.

Я отворил дверь и увидел соседку с девятого этажа по имени Тамара: Тамара сказала, что завтра в девять утра ей необходимо быть в больнице и чтобы я ее туда отвез.

Мне захотелось спросить: "А почему я?" С Тамарой мы живем в одном подъезде, но встречаемся крайне редко, примерно раз в месяц возле почтового ящика. У меня квартира номер 89, а у Тамары 98, и почтальон часто бросает мою корреспонденцию в Тамарин ящик. И наоборот. Это единственное, что нас связывает, и совершенно неясно - почему в больницу с Тамарой должен ехать я, а не ее муж.

- А почему я? - спросил я.

Тамара задумалась, обдумывая мой вопрос, потом подняла на меня глаза и спросила:

- Значит, не повезешь?

Я смутился. Я понял: если я сейчас скажу "нет", Тамара повернется и уйдет, а у меня будет нехорошо на душе и я не смогу работать. Как нервный человек, я услышу Тамарины претензии, я стану мысленно на них отвечать и пропущу время, в которое я засыпаю, а потом не смогу его догнать. Я начну гулко вздыхать и думать. Причем думать не впрок, например на завтра, а задним числом.

Я продумаю уже произнесенные слова и уже совершенные поступки. На все это уйдет ночь, следующий день, выброшенный из работы, плюс полкилометра нервов. А на то, чтобы отвезти Тамару в больницу и вернуться, уйдет два часа. Два часа плюс ощущение нравственного комфорта.

- Пожалуйста, - сказал я. - Я отвезу.

- В восемь тридцать. Внизу, - уточнила Тамара и ушла.

Я совершенно не умею отказывать, если меня о чем-то просят. В медицине это называется: "гипертрофия обратной связи". Это значит: в общении с другим человеком я полностью ставлю себя на место партнера и забываю о своих интересах.

Очень может быть, что в моем роду какой-нибудь далекий предок был страшный хам. И моя деликатность - это как бы компенсация природе, действующей по закону высшего равновесия. Я плачу природе долг за своего предка.

Я лег спать и скоро заснул с ощущением нравственного комфорта. А Тамарин муж, должно быть, заснул возле толстой и красивой Тамары с ощущением нравственного дискомфорта и человеческой несостоятельности. Больница находилась у черта на рогах. Я притормозил машину возле вывески.

- Пойдем со мной! - велела Тамара.

- Я лучше тебя здесь подожду, - уклонился я. - Я боюсь.

- Значит, тебе страшно, а мне нет.

- А зачем ты сюда приехала? - спросил я.

- Мне надо исключить, - хмуро ответила Тамара.

- А в другом месте нельзя исключить?

- Здесь специалисты лучше.

Тамара вылезла из машины и пошла к каменной широкой лестнице. Я запер машину и поплелся следом за Тамарой, как Орфей за Эвридикой.

Мы вошли в вестибюль.

Тамара взяла в регистратуре какую-то карточку, потом села в какую-то очередь и посадила меня возле себя. Я хотел спросить: долго ли надо сидеть, но постеснялся такого житейского вопроса на таком, в сущности, трагическом фоне.

- Почему муж с тобой не поехал? - спросил я.

- А я и не хочу, чтобы он ехал. Я от него скрываю.

- Почему?

- Муж любит жену здоровую, брат сестру богатую...

- Это если муж и брат - гады, - сказал я с убеждением.

- Почему гады? Нормальные люди. Это нормально.

- Если это нормально, то это ужасно...

Тамара промолчала.

Против меня у другой стены сидел старик. Старик громко шутил и сам смеялся своим шуткам. Его оживления никто не разделял. Люди были брошены в одиночество, как в океан, плыли в нем, хлебая волны, и не видели другого берега. Старик пытался демонстрировать силу духа. Ему не верили. Смотрели серьезно и осуждающе.

Я взял Тамару за руку. Она положила голову мне на плечо.

- Дура я, - сказала Тамара.

- Почему?

- Все свою диссертацию кропала. "Гальваномагнитный эффект в кристаллах германия". Катька - двоешница, у Левки - вторая жизнь. Я здесь. Вот тебе и эффект...

- Но человек должен куда-то стремиться.

- Ты правильно живешь. Никуда не лезешь. Вот ты и здоров.

- Почему не лезу? - обиделся я. - Я - переводчик первой категории.

Тамара хмыкнула. Ход ее мыслей был таков: технические переводчики переводят информацию с одного языка на другой. А сумма знаний остается прежней. Она же, Тамара, создает новую сумму знаний, и, значит, ее жизнь объективно дороже, чем моя. Однако моей бесполезной жизни ничто не угрожает и так далее...

- Ты тоже здорова, - сказал я. - Посмотри на себя в зеркало. Вот исключишь, и пойдем домой. Можем даже бутылку выпить.

- Ты понимаешь, Дима... эта наука - она застит весь свет. Ведь по-настоящему больше ни о чем не думаешь. Ничего не видишь. Утром вскочишь, съешь, что под руку подвернется, - и бежать. Вечером примчишься, перехватишь, чтобы с голоду не помереть, - и за машинку. Ешь, только чтобы загрузить в себя топливо. Ходишь, только чтобы перемещать себя во времени и пространстве. А все мысли там... Как у Мцыри, помнишь? "Я знал одной лишь думы власть, - одну, но пламенную страсть: она, как червь, во мне жила, изгрызла душу и сожгла..."

- Только так и можно что-то сделать, - сказал я. - Это же счастье.

- Может быть. Но как мы себя обворовываем... Ведь можно утром встать и - "Здравствуй, утро!" Борщ сварить, чтобы капуста хрустела. Настоящий борщ - это же симфония! Вечером придет муж: "Здравствуй, муж!" Э... Да что там. Жжем себя во имя ложной цели. А понимаешь, когда уже...

Тамара закрыла глаза и прислонилась затылком к стене.

Веселый старик встал и пошел в кабинет. Следующая очередь была наша.

В углу по диагонали сидела влюбленная пара: старик и старуха. Постаревшие Татьяна Ларина и Евгений Онегин. Но у них все было без сложностей: Татьяна написала Евгению письмо: "Я к вам пишу..." Евгений получил его, приехал и, вместо отповеди, сделал предложение. Ведь бывает и так. А теперь он заболел, а она сидела рядом и была по-своему счастлива оттого, что душа имеет приют даже в горе. А он чувствовал себя немножко виноватым за то, что сосредоточивает на себе внимание и отбирает покой у любимого человека. На шее у него висел полосатый пижонский шарф, Евгений и в 70 лет оставался верен себе. Они сидели рядышком, сплетя руки. Я подумал: "Здесь все будет хорошо. "Через страдания к радости".

- А вы откуда приехали? - спросила молодая женщина, сидящая через Тамару. Ее губы были накрашены в шесть слоев.

Тамара не ответила. Ей не хотелось общения. А женщине, наоборот, очень хотелось поговорить, но было не с кем.

- А я из Донецка. Вы знаете, этот институт самый лучший в Союзе и даже в мире, сюда очень трудно попасть. Вы по блату?