Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 1) (-)

Семен Семеныч кинулся на него, а он отстранился и громко сказал: "Отстаньте, дяденька, я пришел сказать, что ваша жена распутница... Сейчас, пригласив меня, как родственника, в свои покои, хотела надругаться над вашей сединой, предлагая гнусное сожительство. Вот!"

Тут он повернулся на каблуках и вышел, звеня шпорами. Семен Семенович схватился за голову, побежал к жениной спальне, дернул дверь, и увидали мы, как Анфиса вскочила на окно, оглянулась на мужа и прыгнула вниз. "Лови ее! Держи ее!" - кричал Семен Семенович. Побежали мы за Анфисой... Думали убилась. Глядим - она уже к пруду летит... Не успели! И так ее в пруду не нашли. Глубоко там очень, омута...

Голос Глебушки сорвался; Налымов слушал, как хлестали ветви и выло в трубе.

- Неспокойная ее душа, - окончил Глебушка, - всех Налымовых увела за собой; то птицей прикинется, то мышью, а то приходит в своем виде. И вы приметьте - случилось это в нынешнюю ночь.

- Может быть, все это и правда, - сказал Налымов. - А ты видел ее, Глебушка?

- Да, сегодня перед вами кричала.

Налымов, улыбаясь, поднялся с трудом и, гладя старика по волосам, прижал, сколько было силы, к груди и поцеловал.

- Я все-таки не поеду отсюда, на что ей такого, ссе равно скоро умру; устал я очень, уступи мне постель на сегодня, милый Глебушка! - И, ослабев, он снял сюртук и лег, тяжело дыша.

Глебушка зажег лампады перед киотом, прилепил свечу и стал, опускаясь на колени, молиться, касаясь лицом пола. "Спаси его и помилуй, лучше мне умереть, коли нужно, - с радостью предам мой дух; и ее злое сердце успокой, отведи руку". Потом Глебушка лег у двери на кошме.

Налымов знал, что за стеной уже давно стоит Анфиса. Снаружи по стеклу провела она костяной рукой, и, словно изваянное, лицо ее вглядывалось сквозь закрытые веки.

"Вот ты и пришла, - подумал Налымов, - не мучай меня, войди!"

С трудом хотят разомкнуться губы ее, и мокрая ветвь ударяет по лицу, отчего стекают капли по щеке, как слезы. Лежа на спине, со сложенными руками, холодеет Налымов, просит ее войти, думая, что она успокоит.

И вот Анфиса уже по эту сторону стекла, подхватывает платье, ложится, неспешно овладевая его телом. Твердая рука ее на его шее, и Налымов говорит: "Простишь ли, милая, я последний?"

Медленно наклоняясь над ним, открывает Анфиса глаза, и их прозрачную глубину видит Налымов, отделяясь от ненужной постели, чувствуя радость прощенья и любви.

Порывом ветер разбивает стекло, мокрый и темный проносится по комнате, гася лампады, и Глебушка, со стоном приподнявшись, зовет:

- Барин, батюшка, отгони ее!..

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ

Перед пылающим камином сидел в нижнем белье, подняв острые колени, Иван Балясный и для развлечения глядел на кончик утиного своего носа то правым глазом, закрыв левый, то наоборот.

"А вот бы суметь расставить так глаза, - подумал он, - чтобы можно видеть то, что направо, и то, что налево, сразу. Во было бы забавно..."

Вспомнив, что он не один в комнате, он нахмурил лоб и спросил сурово:

- Что ж ты молчишь, рассказывай...

У двери стоял старый мельник, держа шапку у живота. Огонь камина, когда обрушивалось полено, освещал всю седую его бороду, глубокие морщины на лице и выцветшие глаза, умильно обращенные на барина,

- Да я уж сказывал, - ответил мельник.

- Еще раз; да смотри, не ври. В эту ночь ты, стало быть, на мельнице был?

- Так и есть, - сказал мельник. - Марина, внучка моя, из-под венца ко мне забегала, больно уж плакала; а я спать лег.

Голова у старика затряслась, и долго он не мог ее сдержать.

- Не к добру сон приснился: входит будто старый барин - дядюшка ваш, и говорит: "Дай мне, мельник, мучки..." - "Как же я вам, говорю, кормилец, дам - мука у меня мужицкая..." А он наклонился над сусеком и вздыхает: "Мучки мне, мучки!" - да как завоет, и кафтан на нем землей покрылся. Проснулся я и думаю: "К чему сон?" И так-то вышел на волю и слушаю. Не к добру, думаю, ветер в полыни свищет; поглядел я, а у мельницы крылья завертелись, завертелись, милый барин, сами собой... Вот в это время из темени на меня и налетел конь; я его отпрукал, а он на дыбки, да мимо меня и прыснул, и пропал.

Мельник переступил с ноги на ногу и развел руками.

- Только его и видел... А барин хороший был, душевный барин, мы разве что...

- К чему же ты коня приплел? - воскликнул Иван Балясный.

- А как же; к его хвосту барин наш за шею был привязан; очень я тогда усомнился...

- Ты смотри, старый черт, - сказал Балясный, - я знаю, что ты главный убийца.

- Мы не убийцы, - ответил мельник, - этим не занимаемся...

- Ну, ладно, позови Прова.

Ушедший мельник шептался за дверью. Иван Балясный подумал:

"Хотя и великий негодяй был мой почтенный дядюшка, но все-таки - так не годится... А таинственно, черт возьми, пропал старый плут..."

Вошел толстый и высокий мужик - Пров, в чулках. На щеках росла у него рыжая бородища, за которую и дразнили его:

Рыжий красного спросил:

Где ты бороду красил?

Я ни краской, ни замазкой,

Я на солнышке лежал,

Кверху бороду держал.

- Ты кучер? - спросил Иван Балясный сурово. Пров поморгал веками и неожиданно тонким голосом ответил:

- Кучер я, с покойным барином ездил.

- А ты почему знаешь, что он - покойный?.. - быстро повернувшись,,, спросил Балясный. Но Пров только моргал. - Я тебя спрашиваю, негодяй, почему ты уверен, что дядюшка умер, а?.. А где племенной жеребец, а?.. Это опять твое дело - знать... Где жеребец?

- Виноват, - сказал Пров, - кто ее знает... И барин, царство ему небесное, пропал, и лошадь пропала...

- А вот я тебя высеку...

- Это - как ваша милость будет...

- Мошенник ты, Пров, - сказал Балясный, - и мельник мошенник. Он, говорят, каждую ночь дядюшку видит во сне... Ну, а ты когда последний раз видел дядюшку?..

Пров тоскливо поглядел барину на утиный нос и стал рассказывать.

По ночам всегда посылал дядюшка Балясный за Провом, чтобы он играл песни; сам барин в это время сидел на кровати, слушал, пригорюнившись, и пил вино. "Голос у тебя очень жалобный", - говаривал барин и, наслушавшись и напившись, посылал Прова узнать, нет ли на деревне молодухи.

Так было заведено, что крестьянских девушек после венца отводили на первую ночь к барину, который любил, чтобы от чистого их девичьего тела пахло еще и церковным ладаном.

- Ага, это очень приятно, дядюшка был не глуп, - прервал рассказ Иван Балясный и, щелкнув языком, поглядел налево в угол, где над кроватью висел портрет, изображавший старичка небольшого роста, молитвенно поднявшего мутные глаза, лицо было сухое и постное, с реденькой бородой.

- Марина, Мельникова внучка, барину приглянулась, - продолжал Пров. Замучил он меня - духовные стихи петь; я пою, а он усмехается: скорее бы, говорит, Пров, пост прошел, просватаем телочку. И просватали. А как от венца привез я ее ночью, она на пол упала, не хочу, кричит, старого, лучше умереть, и все на себе изорвала, ну просто ужасть... А барин, как селезень, около нее ходит. Ну, Марина поголосила, да куда же податься? Тут с ней и порешили.