Алексей Толстой - Собрание сочинений (Том 1) (-)

"Лихорадка... сил нет... Черт, зачем я сюда заехал", - с тоскою думал Аггей. И вдруг из заповедной глубины памяти появилось поле, поросшее густой полынью; вдалеке идут две бабы и мужик - богомольцы. Шли, шли и сели у канавы... Посидели и легли, смеются. У Аггея стучит сердце, он спрятался за кустиком полыни и видит, как две бабьи, в красных чулках, ноги поднялись над травой... А вот Аггей идет с лопаткой мимо скотного двора; заскрипели ворота, с мычаньем выходит стадо, и посреди него верхом на ком-то рогатый, головастый бык с багровыми глазами... Аггей глядит и чувствует, что это - то, - страшное. Бросает лопатку и по глубокому снегу идет в поле, где, занесенный сугробом, стоит плугарский домик на колесах. Аггей становится в домике на колени и молит бога - дать силы пережить виденный ужас, касается горящим лицом снега. И бог дает ему силы. А весной он опять, присев, рассматривает двух жучков, прильнувших друг к другу, палочкой перевертывает их на спины и вдруг, с застывшей улыбкой, гневно топчет их ногами.

До сумерек Аггей томился, то забываясь, то бормоча чепуху. Когда же снизу, со двора, проник зеленоватый свет фонаря и лег на потолке тошным до дурноты переплетом - стало невыносимо. Аггей поправил на шее большой мягкий галстук, надвинул шляпу на глаза и вышел, тяжело ступая и видя только тени, призраки людей; шел он по левой стороне Невского, к Адмиралтейству.

Там, где в перспективе сходились дома, трамвайные столбы и проволоки, за медным шпилем башни угасал закат, и выше небо зеленело, как морские воды. А направо, среди потемневших домов, один дом, будто приподнявшись, плыл багровыми окнами, точно полон был огня, не разрушавшего мрамор и бронзовые переплеты.

- Вот и ресторан этот, - сказал Аггей и, войдя, тотчас же увидел Синицына.

- Минута в минуту пришел, вот что значит дворянское слово, - подняв салфетку и нож, воскликнул Синицын. - Ну-с, ваше превосходительство, что намерены предпринять?

- Делайте, что хотите, - сказал Аггей, стоя перед ним. - Ну, давайте кутить.

- Вот это ответ, - воскликнул Синицын, - давно бы так. Значит, идем в сад и Машеньку поищем...

Когда извозчик повез их по Фонтанке, Синицын обнял Аггея за спину, добродушно уверяя:

- Вы мне сразу понравились - породистый помещик и очень симпатичный...

Аггею стало стыдно, и он сказал:

- Вы тоже очень симпатичны.

В саду, промозглом и прокуренном, Аггей, слегка задыхаясь, стал протискиваться сквозь шумную толпу гуляющих. Здесь все было фальшивое: и цветы, и гроты, и песок, - крашеное и захватанное, и даже листья на деревьях, как из жести.

- Тише, чего прете! - кричали вдогонку. Синицын, посмеиваясь, шел сзади. На открытой площадке Аггей шумно вздохнул и оглянулся на полутемный навес, где в глубине, ярко освещенная красным, танцевала испанка.

- Машенька, должно быть, у столиков, - сказал Синицын, - да вон и она с двумя кавалерами.

Аггей сейчас же увидел сидящую в профиль к нему Машеньку, с милой улыбкой, положившую ногу на ногу, и двух ухаживателей в котелках. Он резко отвернулся и пошел в глубь сада.

- Полно вам дурить! - крикнул, догоняя его, Синицын. - Это коты с ней сидят, мы сейчас ее приведем. - И убежал рысцой.

- Боже мой, - шептал Аггей, садясь на скамью, - неужели она со всеми... они целуют ее лицо, делают, что хотят, она же...

Стиснув зубы, он положил руки на колени и сидел красный и тучный. В оркестре одна труба, издающая всего два звука, ревела сама по себе низким басом все громче и ближе, наполняла всю голову тупым уханьем.

Мимо шли, с неестественными улыбками, наряженные девушки, прошмыгнул, оглянувшись, завитой франт в котелке; проплыл, хрустя песком, толстяк с окурком сигары в бритых губах.

"Уйти надо, лечь", - подумал Аггей и сейчас же, увидев подходящих Машеньку и Синицына, стал жалобно улыбаться. И вдруг, чувствуя, что гибнет, вскочил со скамейки и, спотыкаясь, зашагал к выходу через газон.

- Аггей Петрович! - закричал Синицын так злобно, что многие оглянулись.

Аггей остановился, шепча про себя:

- Трус, трус...

Машенька ничего не говорила, только, чертя зонтиком по песку, вскидывала прекрасные свои глаза на проходящих. Аггей же не смел на нее взглянуть, боясь, как бы не прочла она в его взгляде вожделения, и церемонно молчал, склоня голову набок.

- Долго мы будем здесь торчать? - спросил Синицын.

Машенька сказала, растягивая слова: - Поедемте кататься, - и улыбнулась Аггею, - у нас по ночам светло...

- Угадала, что ты провинциал, - захихикал Синицын. - Это, Машенька, закадычный мой друг, Петрович...

- Да, да, - сказал Аггей.

Они вышли из резкого света на белый сумрак к реке, где за решеткой спокойно отражались дома с темными окнами.

Ступив на узкий тротуар набережной, Синицын заложил руки в карманы куцего пиджака, сдвинул шляпу и пошел вперед, а Машенька просунула руку свою под руку Аггея и, обернув к нему бледное лицо с синеватыми под глазами кругами, улыбкой открыла два ряда ровных зубов.

- Ну что, - сказал Аггей, точно во сне нагибаясь к ее раздвинутым губам, - душенька моя...

Когда он так сказал, Машенька охватила его шею и, закрыв глаза, поцеловала холодными губами.

- Вот и поцеловались, - со вздохом сказала она.

- Браво! - ответил Синицын, не оборачиваясь... Аггей поглядел на небо, оно светилось мягким светом, белым и ровным.

- Это лучше, чем все, о чем я думал, и более странно...

В нанятой Синицыным коляске они втроем поехали через мост, где у перил стоял человек с поднятым воротником и глядел на воду.

- Чего он смотрит? - оборачиваясь, с неодобрением проговорила Машенька. - Ничего в воде не увидишь, нехорошо, - и завернула лицо вместе с носиком в мех.

У колонны Исаакиевского собора сидела оборванная старушонка, подперев кулаками подбородок. По набережной летел рысак, увозя даму и офицера... Дама закинула голову, держа руки в муфте, офицер целовал ее.

- Поцелуйте и меня, - сказала Машенька, придвигаясь.

Аггей откинулся в угол коляски. Перед ним текла Нева - свинцовая, студеная, словно выпуклая. На той стороне лежали два сфинкса. Все это было как сон.

Машенька привлекла Аггея за руку и, погладив по щеке, шепнула:

- Поедем ко мне, у меня отдохнете. Хорошо? Тогда Аггей опять почувствовал тупую тяжесть и озноб и, закусив губу, чтобы сдержать дрожь, увидел на открытой Машенькиной шее родимое пятнышко. От этого вся девушка стала родной и сладкой. Разжав рот, Аггей кашлянул хрипло и вдруг страшно покраснел.

Синицын, не поднимая век, сонным голосом крикнул кучеру адрес.

Аггей со всей силой сжимал руки, пока Машенька отворяла на темной лестнице дверь. В прихожей, где пахло духами и калошами, он прислонился к стене, не в силах снять пальто.

- Я в столовой на стульчике посижу, - сказал заискивающе Синицын, куда мне идти, тут я и подожду Петровича.