Анатолий Тосс - Фантазии женщины средних лет

От человека всегда ожидаешь поведения, соответствующего его внешности. И как правило, не ошибаешься, потому что за долгое время каждый подбирает подходящий себе ритм движений, поступь, манеру говорить, может быть, не всегда оптимальные, но близкие к ним. Здесь же бросалось в глаза полное несоответствие внешности и поведения, которое раздражало, вызывая внутренние неудобства. Эта женщина слишком быстро и резко говорила, всегда не к месту, громко смеялась, размахивая руками, не зная, куда их деть. Она казалась неловка голосом и манерами, неловка и неуклюжа, и это досаждало. Через несколько дней я вспомнил о ней в кругу товарищей, мол, помните, как жаль: такая красота и такое нелепое поведение. Кто-то из моих приятелей усмехнулся, и я спросил его, в чем дело. «Видел бы ты ее полгода назад», – сказал он. «А что было полгода назад?» – поинтересовался я. Он снова засмеялся, как бы призывая других: «Ты бы посмотрел на ее нос. Он не отличался от носа Пиноккио. Она сделала пластическую операцию и еще сама не поняла, почему к ней липнут мужики».

Это все объясняло: женщина еще не привыкла быть красивой, ее руки, голос, ее сознание находились еще там, в прошлой жизни, а внешность – уже здесь, как и внимание людей.

Я напомнил себе этот эпизод и сделал шажок. В другой раз я прочитал в «Нью-Йоркере» статью про известного финансиста, которого жена ревновала к секретарше и требовала, чтобы он ее уволил. И тот уволил ее и взял на работу другую, и жена никогда не узнала, что это была одна и та же женщина. Финансист заставил секретаршу сделать пластическую операцию. Я вспомнил эту историю и сделал еще один шажок.

Но это техническая сторона, главным оставалась теория. Теория о многих несвязанных жизнях, пусть недолгих, но вписанных в одну физически отведенную жизнь. Ведь в ней, думал я, столько теряется, столько напрасного, пустого. Порой даже гонишь ее, пытаясь убить время. Так почему не стать бережливее и в сэкономленное не уместить еще одну жизнь?

Итак, я решил. Дальше в ход пошли деньги и техника; ни то ни другое не являлось проблемой. Врач даже предложил мне поменять отпечатки пальцев, но я, улыбнувшись, сказал, что не преступник. «Но вы измените меня всего», – попросил я, сделав ударение на последнем слове. Он понял.

Я долго выбирал свой образ, врач моделировал его на компьютере, мы обсуждали, вносили изменения, он снова моде-лировал. Я решил, что в своей новой жизни стану настолько красивым, насколько это физически возмозкно. Рассчитывал ли я вновь увидеть тебя? Я всегда отвечал «нет», главное было реализовать мечту: прожить еще одну жизнь. Мне, убеждал я себя, достаточно наших писем, я не ищу тебя, я не еду в Италию за тобой. Но я даже тогда не был уверен, что говорю правду.

А потом закончилась нескончаемая, утомительная серия операций, и я не узнал себя. Я поехал в Италию и поступил в студию актерского мастерства, где получил новые движения, походку, пластику, новый голос, манеру речи, к тому же я сильно загорел и накачал мышцы. И полностью забыл о Стиве. Я старался забыть о нем и забыл. Я переехал во Флоренцию и был принят в театр.

Почему именно во Флоренцию, в город, где жила ты, почему туда, если я не стремился встретиться с тобой? Я понял, что все время обманывал себя, я хотел встречи, хотел дать еще один шанс себе, тебе, нам.

Если нам суждено встретиться, думал я, и ты выберешь меня, Дино, актера театра, то между нами никогда не встанет прошлое, хотя бы потому, что у нас его не было. Единственное, что я сохраню из прежней, исчезнувшей жизни, это мое знание тебя, переданное мне от Стива, в виде некоего генного набора, неосознанной памяти, как передается знание из прошлого поколения в будущее.

Я уже не повторю ошибок, которые совершал Стив: мне незачем проявлять глупое, азартное безрассудство. И быть безразличным и непричастным, как он, я тоже уже не могу. Вместо этого я стану любить тебя, не стесняясь своей любви, более того, ты будешь чувствовать ее каждое мгновение, будешь окутана ею, ты сможешь отличить самую тонкую ниточку в ее кружеве.

Я был уверен, что ты не сможешь отказаться, любовь заразна, и ты заразишься ею от меня. К тому же я был редкостно красив даже для Италии, даже среди актеров, я знал это, женщины вешались на меня, где бы я ни появлялся. Я уже опробовал свое новое тело и знал, что вместе с ним у меня появилось новое умение, более эмоциональное и красивое. Я умел любить лучше, чем умел Стив, именно из-за чувственности, потому что чувственность передается, и женщины впитывают ее.

И еще, думал я, у меня будут письма. Иногда, раз в две недели, Дино будет отступать, совсем ненадолго, и я снова буду становиться Стивом, неудачливым профессором лингвистики. Единственный вопрос, смогу ли я совместить в себе того и другого одновременно? Но если смогу, я узнаю о тебе так много, как никогда не знал Стив и никогда бы не узнал Дино, потому что мне станет доступным то, что известно им обоим. Даже более того. Мне не только откроются твои мысли и чувства, я не только смогу сверять их и вникать в суть, неведомую даже тебе самой, но еще я поручу Стиву направлять их и управлять ими. Главное, чтобы Дино оказался вне переписки…

Все настолько переплеталось, что кружилась голова, когда я думал, какие нити у меня в руках, и у меня захватывало дух, как будто я парю в воздухе высоко-высоко и вот-вот сорвусь.

Я ждал встречу, мечтал о ней, но не пытался приблизить ее, я почему-то был уверен, что судьба так или иначе сведет нас. И мы встретились.

Я актер, Джеки, я умею чувствовать. И тогда, когда я подошел к тебе, я сразу почувствовал по твоему взгляду, по голосу, что ты влюбилась в меня, как и я в тебя, с первого взгляда. Боялся ли я, что ты узнаешь во мне Стива? Нет, мои лицо и тело были неузнаваемы. Да что там тело? Та, прошлая жизнь не только осталась за пределами меня, она раздражала меня, как и сам Стив, наигранный, бравадный пижон, я являлся его противоположностью, и меня невозможно было узнать.

А потом мы были счастливы. Долго. Много месяцев и даже лет, потому что я своей любовью отвоевал тебя у мира. Моя чувственность победила банальное умение анализировать и высчитывать. Пускай я стал проще в логическом разборе жизни, я мог теперь острее ее чувствовать, проникая в нее не головой, а нервами. Я должен был чем-то поступиться ради чувственности, я добровольно пошел на жертву, и она оказалась удачной: не подозревая о ней, ты ее приняла.

Тебе нравилось, что ты глубже меня мыслишь, лучше анализируешь, что выводы твои точнее и расчетливее. Да и мне самому казалось, что так лучше для нас обоих, вопрос доми-нации меня не интересовал, я любил тебя, и еще я был актером. И мы оба были счастливы, в этом я не мог обмануться.

Но прошло время, и ты предала меня опять. На этот раз ты предала Дино. Видишь ли, я сам совершил ошибку, во всяком случае, моя ошибка ускорила твое предательство. Я подозревал, что сценарий, по которому Альфред собирался снимать фильм, ни к чему хорошему не приведет, что жизнь Дино не следует усложнять. Но что-то все же заставило меня, я думал, тщеславие, а потом понял, нет, тщеславие ни при чем.