Валентин Свенцицкий - Избранное

Нет, это не голос человеческий. Это хоры ангелов незримые поют. И звуки голосов их не улетают в бездушное пространство, а падают глубоко-глубоко в человеческие сердца.

«Блаженны нищие духом, – говорил Христос, – ибо их есть Царство Небесное.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.

Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся.

Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут.

Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.

Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими» [5].

Народ оцепенел. Новые, неслыханные слова! Из какой дивной книги взял Он их?

И снова поднял Христос руку Свою, и снова благословил народ.

Как один человек все тихо опустились на колени, и только несколько детей робко подошли к Нему.

Старушка Макаровна, торговка семянками, рыдала, прижимаясь морщинистой головой к сырой земле.

– Батюшка… родименький… – шептала она, – пришел Утешитель, Спаситель наш.

Уже больше никто не спрашивал: «Кто это?» Сердце узнало – Кто. Долгие годы оно ждало этих слов, этого голоса. Теперь оно рвалось навстречу Ему.

– Говори, говори, Учитель!..

А Он стоял, и светлый лик Его становился задумчив, тень скорби ложилась на нем.

Расталкивая народ локтями, городовой кричал:

– Это что за толпа? Что тут такое?… Где? Кто тут?… – Он искал глазами. – Расходитесь, расходитесь… Вам говорят! Добром просят…

Толпа медленно стала расходиться.

А с холма снова раздался таинственный голос:

«Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное» [6].

Толпа снова замерла. Городовой с удивлением посмотрел на холм:

– Ты что орешь?! По какому праву народ собрал? Проходи, а то в участок отправлю. Ну, слышишь!.. И вы, братцы, расходитесь… а не то…

Он стал расталкивать народ в разные стороны.

– Дай послушать-то доброго человека, – сказал старичок.

– В церковь ступай, там и слушай. А не то – в участок.

– Нехристь ты…

– Ну, не разговаривать!

И снова с холма, словно радостный звон, прозвучал тот же голос:

«Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня…» [7]

– Да что я, шучу, что ли! – закричал городовой. – Марш с холма! Что за беспорядок!

Толпа нерешительно потянулась к городу. Христос, опустив голову, пошел за ней.

– Обязательное постановление читал? – строго спросил его городовой.

Христос молча покачал головою.

– Не велено сборищ делать. В участок вашего брата надо. Там покажут…

– Я хотел учить народ, – сказал Христос.

Городовой поднес к его лицу громадный кулак:

– Видал?… То-то же!..

Христос вошел в город. Несколько женщин и стариков из толпы в отдалении шли за Ним.

Всюду чувствовался «праздник». Гул стоял от красного звона. Магазины были заперты. На лихачах в белых перчатках мчались визитеры.

Зизи встретила подругу и закричала через улицу:

– Машенька, Христос воскрес!

– Воистину, воистину… Я к Курочкиным!

– А вечером придешь?

– Не знаю…

Пугвицин шел, обнявшись с Тереховым, и бормотал:

– Смертию смерть поправ… Это, брат… это, брат, тебе не шутка…

Ника в новых перчатках шел под руку с Зоей.

– Я ни за что не буду с ним христосоваться.

– Это вы так говорите, а потом возьмете и похристосуетесь.

– Вот еще!

– Ну, дайте мне слово, что не будете.

– Да вам-то что?

– Вот странно.

Ника покраснел.

О. Иоанн Воздвиженский только что сел за стол и очищал красное яйцо.

– А кулич-то перекис, матушка…

– Полно тебе, ничего не перекис… Это от изюму.

– Перекис.

– Всегда ты мне назло выдумаешь.

– Не назло, а только – что надо вовремя вставать. Дрыхнешь, а куличи перекисли…

– Это изюм, а не перекисли…

– Уж какой там изюм… Ну-ка, колбаски дай…

Ваня вырвался-таки от гувернантки и, стоя посреди улицы, орал во все горло:

– Христос воскресе из мертвых…

Лошади в испуге шарахались в сторону.

– Ma tante [8], – говорил Коко, – Христос воскресе!

– Воистину…

– А поцелуй?…

– Я не христосуюсь.

– Но я же племянник.

– Мало ли что, но вы мой ровесник.

– Но, ma tante, ведь Христос же воскрес!

– Знаю, знаю! Но о поцелуе и думать нечего!..

– Вы после этого не христианка.

Все ликовало, все радовалось. Звон рос с каждым часом. Лихачи мчались все быстрее. Генералы, офицеры, студенты, лицеисты, гимназисты, штатские, на парах, на рысаках – все двигалось, торопилось, неслось, как ураган.

Христос, никем не замеченный, прошел через весь город. По-прежнему за ним в отдалении шло несколько человек.

Выйдя за город, Христос остановился. Старый-старый старичок, не решаясь подойти к Нему, встал на колени и прошептал:

– Воистину, воистину воскрес!..

Макаровну попутал нечистый. У соседки был чулан, замок на нем висел полусломанный, а в чулане хранились пустые бутылки, которыми соседка торговала.

Пришла Макаровна вечером уставшая, голодная: никто не купил ее семянок. Ни денег, ни хлеба… И приди ей на ум забраться в чулан и украсть пустые бутылки. Старуха она старая, забрала бутылок много, пошла и упала на дворе. Соседка ее, у которой она украла, с бутылками этими и подняла. Пришел дворник, составили протокол. Макаровну отдали под суд.

Макаровна просидела в тюрьме недолго: боялись, что не доживет до суда. Во имя правосудия дело ускорили. На первый день Фоминой недели под конвоем доставили в суд.

Макаровна покорно дожидалась своей очереди. Только глупые слезы сами собой бежали по ее морщинистому лицу.

«Украла, согрешила, – думала Макаровна, – поделом мне. Суд царский! Заботится он об нас!»

Дошла очередь до Макаровны. Ввели ее в залу суда.

Перекрестилась она на образ и поклонилась на все четыре стороны.

– Как вас зовут? – спросил председатель.

– Макаровна.

– Это отчество, а имя ваше?

– Марья Данилова.

– Сколько вам лет?

– На Казанскую семьдесят три было…

– Господин судебный пристав, – сказал председатель, – нельзя ли закрыть в коридор дверь и попросить не шуметь.

Пристав пошел исполнять приказание.

А в коридоре в это время происходило нечто странное. Какой-то человек в белой одежде, напоминающей рясу, не слушаясь сторожей, шел к зале заседаний. И там, где Он проходил, люди останавливались, словно прикованные к своему месту.

– Ваш билет? – спросил сторож неизвестного.

Но Он тихо взял его руку, отстранил и прошел далее. И сторож также остался неподвижно прикованным к своему месту.

Христос взошел в суд.

В непонятном смятении, словно застигнутые на месте преступления, присяжные встали со своих мест. Публика отшатнулась от решетки, через которую смотрела. Члены суда, прокурор быстро подошли друг к другу. Один председатель, не двигаясь, сидел на своем месте.