Леонид Пантелеев - Повести и рассказы

– Алексей Иванович, вам звонил митрополит! Водружая на вешалку свою сильно поношенную шинель, я говорю:

– Очень приятно.

– Нет, серьезно!..

И другие мои сослуживицы – тоже, в один голос:

– Да, да, серьезно, Алексей Иванович, вам звонил митрополит Вениамин. Просил позвонить в гостиницу. Вот тут все записано.

Всё еще полагаю, что девушки подшучивают надо мной, что продолжается не очень остроумный розыгрыш… Но на редакционном бланке записано: «Митрополит Вениамин. Гост. «Националь». Номер такой-то. Телефон такой-то. Просил позвонить А. И. Пантелеева».

– Ну что ж. Позвоню. Пожалуйста, – говорю я, усмехаясь.

Номер не отвечает.

Звоню через полчаса. Не отвечает.

– А вы позвоните к портье, – советуют мне. Звоню к портье «Националя». Спрашиваю, в каком номере остановился митрополит Вениамин. Называют тот самый номер. Звоню по этому номеру несколько раз. Никто не подходит.

Дома у меня телефона не было. Пробовал ли я звонить из автомата – не помню. Кажется, не звонил. Вообще, оставшись наедине и подумав, я решил, что история сильно попахивает провокацией. Какой митрополит и с какой стати мог интересоваться моей особой?

Но все-таки на другой день, придя в редакцию, спрашиваю:

– Никто не звонил?

– Звонили.

– Митрополит?

– Нет, не митрополит. Виктор Борисович Шкловский. Просил вас позвонить к нему. Сразу же, как придете. Срочно.

Звоню Шкловскому. Он как будто ждал меня, сидел у телефона.

– Алексей Иванович? Скажите, вам звонил митрополит Нью-Йоркский и Североамериканский?..

– Нью-Йоркский? Да… Звонил. Но я думал…

– Думали, что над вами кто-то подшучивает? Я – тоже. Он мне тоже звонил. И Маршаку. Вы ведь знакомы были с Лидией Надежиной?

– Был. Да.

– Ну вот. Он привез нам от нее письма. Позвоните непременно. Он вас очень хочет видеть.

– Я звонил. Несколько раз. Никак его не застать.

– Да. Он очень рано встает. И очень много ездит. Позвоните ему или рано утром, или поздно вечером. Кстати, вам известно, каким образом к нему следует обращаться?

– Каким?

– Владыка! Я специально узнавал – звонил к компетентным товарищам.

Опять я стал названивать в «Националь». И опять не дозвонился.

А на другой день или дня два спустя возвращаюсь откуда-то очень поздно к себе на Плющиху, звоню, и тотчас дверь отворяется – передо мной стоит старик хозяин, Григорий Маркович. Впечатление, что он притаился и ждал меня.

– Алексей Иванович, ох! – говорит он, не успел я переступить порога. – Вы бы знали, какая тут без вас была петрушка!!!

– Что такое? В чем дело?

– Часов, я думаю, так в десять вечера слышу – звонок. Я думал, это вы. Иду отворять и – можете себе представить – вижу: вот на этом месте передо мной стоит – кто бы вы думали?

– Ну, кто?

– Митрополит! В такой вот штуке. С крестом. С серебряной длинной палкой.

– Позвольте, Григорий Маркович, – говорю я. – А при чем тут, скажите, пожалуйста, петрушка?! Ко мне приходит мой друг митрополит, а вы, вместо того чтобы…

Он ужасно смутился, даже испугался.

– Да, но ведь, Алексей Иванович, вы поймите, я их тридцать лет не видел!..

– Ну, хорошо, – говорю, – а что дальше?

– А дальше… Ну, я провел его в вашу комнату…

– Этого еще не хватало!

– Он там посидел, оставил вам письмо… мы поговорили с ним… В общем, я вам скажу, очень симпатичный митрополит!..

После этих его слов я совсем пришел в ужас. Надо сказать, что чрезмерной аккуратностью я вообще никогда не отличался, а тут, собираясь со дня на день покинуть эту комнату, я совершенно, до невозможности запустил ее. Стол был усыпан окурками. Тут же стояла электрическая плитка с немытой сковородкой, лежала платяная щетка, а по соседству красовалась тарелка с недоеденной кашей.

Не буду дорисовывать этот натюрморт.

Письмо было от Лидии Александровны Надежиной. С этой женщиной я познакомился в 1929, кажется, году, когда она приезжала к себе на родину – в Ленинград. Эмигрантка еще дореволюционного времени, покинувшая Россию в четырнадцатилетнем возрасте, она увлечена была молодой советской литературой, переводила кое-что (пробовала, между прочим, переводить и «Республику Шкид»), заинтересовалась обэриутами… Много лет после этого мы переписывались. В 1937 году переписка оборвалась.

И вот передо мной лежит синевато-белый добротный американский конверт, и на нем знакомым мне почерком начертано мое имя. А сбоку огрызком моего синего карандаша нацарапано: «National. № 335. Прошу позвонить. Митрополит Вениамин».

Лидия Александровна не совсем грамотно, делая больше ошибок, чем прежде, писала мне:

«Дорогой Леня! Очень прошу Вас по старой дружбе оказать внимание подателю этого письма и показать ему Советский Союз».

Дальше шли всякие хорошие слова в адрес владыки.

Не помню, делал ли я дальнейшие попытки разыскать митрополита Вениамина. Знаю только, что встретиться с ним мне не пришлось. Месяца через два я получил – уже по почте – письмо из Нью-Йорка. Надежина писала, что и она и владыка очень сожалеют, что ему не удалось со мной встретиться. «О Вас он ничего не мог мне рассказать, кроме того, что Вы очень много курите, в комнате у Вас много окурков».

Если не ошибаюсь, впоследствии преосвященный Вениамин вернулся в Россию и несколько лет возглавлял Прибалтийскую епархию Русской Православной Церкви [31].

А в тот приезд Вениамин и в самом деле много где побывал. В том числе был и на Чкаловской у Маршака. Самуил Яковлевич рассказывал о нем с восторгом: образованный, умница, с юмором…

Рассказал мне Самуил Яковлевич и о том, что когда он провожал митрополита, во двор изо всех подъездов сбегались женщины, подходили к владыке и просили благословения.

В те годы у Маршаков еще служила домработница Вера, моя давняя, еще с ленинградских времен, приятельница. Очень милая, скромная, достойно-спокойная, не подобострастно, а в меру любезная. Каково же мне было узнать, что с именем этой женщины связывается появление в моем доме провокаторши!

Сейчас, вот сию минуту, я вспомнил… Эта московская салопница с ридикюлем появилась у меня на Малой Посадской не в начале шестидесятых годов, как я написал выше, а точно – в 1964 году. Вероятно, весной. В июле умер Маршак. Я приехал в Москву на похороны и встретился в квартире на Чкаловской с Верой. Она была замужем, кажется, за судовым машинистом или механиком, приехала – тоже на похороны Самуила Яковлевича – из Архангельска. Помню, я вошел в столовую, где она накрывала на стол, мы поздоровались, и я сразу же спросил ее:

– Вера, скажите, с какой целью вы брали мой адрес у Александры Иосифовны?

Она ужасно смутилась, покраснела, замахала руками.

– Алексей Иванович, не спрашивайте меня, даю вам слово, я ни в чем не виновата!..