Ольга Туманова - Обо всем и еще кое о чем

- Очень может быть... - раздумчиво ответил Букрин, неотрывно глядя на Наталью Павловну, - очень может... Есть что-то такое... бесовское... в глазах, - улыбнулся. - Или - как правильно? ведьменское?

И вновь оба молчали и долго, не отъезжая от поликлиники, смотрели друг на друга и улыбались и не замечали чужих удивленных взглядов.

4. Наталья Павловна села в кровати, слушая, как сердце колотится за ключицей, и, не видя, смотрела в темное окно.

Сон был так реален. Она рассмотрела каждую черточку на лице Юрия Федоровича, все складки на его одежде. И деревянные бараки, возле которых они стояли, и незарытую траншею, в которой постоянно что-то ремонтировали, и опасно приоткрытый люк, и царапину на заборе.

Юрий Федорович стоял в старом, "рабочем" пальто; она видела и темно-синий цвет материала, и белесые залысины на сгибах, и большую черную пуговицу, что висела на длинной нитке, и неприкрытое шарфом горло, и незастегнутую верхнюю пуговицу голубой рубашки. И лицо, больное, с мрачными впадинами под глазами, и глаза, темные, погасшие. И слышала глухой голос:

- Лариса Степановна на весь дом истерику закатила. Машину хотела поджечь, чуть весь район не спалила. Вещи собрала и уехала к матери. Меня из органов выставили без выходного пособия за развал семьи и аморальность. В двадцать четыре часа освободить квартиру. Сердце болит. Два дня не вставал. Ничего у меня в жизни не осталось, одна ты. Если выгонишь, клянусь, разобьюсь.

Наталья Павловна прошла в кухню, накапала корвалол.

Она хотела забыть сон, как забывала, едва встав с постели, все, что снилось. Но серое лицо Юрия стояло перед глазами неотступно.

Демьянова и Букрин стояли на углу дома Натальи Павловны, их стегал резкий холодный ветер с Амура, что будет теперь дуть долгие дни, пока река не встанет, скованная льдом, но ни Демьянова, ни Букрин, казалось, не замечали ветра и не спешили зайти за дом.

- Вы так его любите, - сказал Алексей Петрович.

- Люблю? - удивилась Наталья Павловна. - Нет, не то... - ей казалось, Алексей Петрович чувствует все ее мысли, и ему не нужно будет ничего объяснять, он сразу все поймет, но Букрин ее не понимал, и теперь Наталья Павловна искала нужные слова и не могла их найти. - Все получилось случайно. Костя был в лагере. Мы ведь давно знакомы. Косте было девять лет. Он был в то лето на Петропавловском озере. Туда ходил только один пригородный автобус, всего несколько раз в день, и билет я покупала за неделю. Туда. А на обратный рейс билеты не продавали. В тот день я никак не могла уехать. И начался дождь. Ливень.

Наталья Павловна в шелковой юбке (васильковый горох по белому полю), в кружевной белой кофточке стоит одна посредине леса на шоссе, и вода несется стремительным потоком, накрывая туфли. Под зонтом кусают лицо и голову комары. Наталья Павловна переворачивает зонт, и дождь хлещет по лицу, она поднимает зонт, и вновь комары кусают лицо и голову.

Прошли, не притормозив и окатив ее волной, два автобуса. Наступал вечер. Было холодно, голодно, мокро, обидно, страшно.

- Он довез меня до дома. Мы говорили о чем-то, но так, пустое. И расстались, не знакомясь. А через несколько дней я шла с работы, и Юра стоял возле моего подъезда. В тот день на город пришел циклон. Начиналось наводнение. Ну, то, помните? Вы тогда не жили в городе? Плыло все: дома, животные - целые поселки, все вокруг затопило. И в тот день была гроза, такая страшная гроза. Не где-то вдали, а над городом. Я сходила с ума. Костя на озере, гроза, наводнение, и мне не на чем до него добраться. А Юрий только глянул на меня, мы, кажется, даже не поздоровались, что-то спросил, мол, что со мной, я сказала, что гроза, а Костя там. Он и не дослушал. Сказал: "Поехали".

Наталья Павловна помолчала. Все что вспоминалось, ничего не объясняло, вернее не объясняло того единственного, что она пыталась объяснить Алексею: почему, если предчувствие ее не обманывает и с Юрием беда, она не может его оставить.

- Я была очень гордая. Мне кто и хотел помочь - не мог. Да никто особо и не рвался, должна сказать. А Юрий... Я что только ни творила. Даже вспоминать странно, поступки такие... дикие. Я вышвыривала ему вслед все, что он приносил. Один раз все стены лестницы так его грушами измазала, что... Он перешагнул через все. Уйдет, бледный, злой, а через пару дней Костя с улицы сумку тащит, там дядя Юра, он подниматься не хочет. И прижимает к груди какую-нибудь сладость. Или игрушку. И такой счастливый, что подарок ему от дяди Юры. Ведь он рос без отца. Тот ему подарки не присылал. Ну, как отнимешь? Я два раза в больнице была, никому не сказала, где я. И оба раза он меня находил. А Костя болел так часто. Тяжело. Подолгу. Сколько времени я просидела на справках. Мы бы без Юры просто не выжили.

- Значит, ты любишь его, - глядя в сторону, повторил негромко Алексей Петрович, и Наталья Павловна поняла, что Букрин ее не слушает. Или не слышит. Какая любовь? Теперь ей и самой непонятно, почему Юрий стал ей близок. Неужели просто от одиночества? Но столько лет. Она и представить его не может чужим, посторонним человеком. Но - любовь? Любовь это же совсем не то. Любовь. Да она только сейчас, с ним, с Алексеем и поняла, что такое - любовь.

- Алеша! - Наталья Павловна обе руки положила на плечо Букрина, словно так ему будет легче ее понять. - Если у него все хорошо, если у него все в порядке, если мой сон - нервы, фантазия, я не увижу его больше. Никогда. Но если у него сейчас все так, как мне приснилось, - и Наталья Павловна опустила руки. - Если он потерял все: семью, дом, работу...

Господи! - хотелось закричать Наталье Павловне, - я тебя люблю! Я тебя всю жизнь ждала, я всю жизнь о тебе мечтала, я Бога благодарю, что он не дал мне умереть, не увидав тебя. Но только и сказала тихо:

- Но я не могла тебе не сказать.

Они молча пошли к подъезду, и, незримые для непосвященных, вились вокруг них ауры, плавно изгибаясь, чтобы случайно не коснуться друг друга.

- Желаю счастья, - сказал Алексей Петрович, низко склонив голову, и повернулся, и пошел прочь.

Юрий Федорович стоял на пороге в синем пальто, и пуговица болталась, и горло было голо. Лицо землистое, глаза смотрят тяжело.

- Дома? Сейчас. Такси отпущу.

Вернулся, разулся в прихожей и прошел на кухню босиком, не снимая пальто.

- Почему ты на такси? - спросила Наталья Павловна, доставая с полки кофемолку.

- Потому что я приехал к тебе совсем.

- Что значит: совсем? - Наталья Павловна обернулась с кофемолкой в руках.

- Совсем значит навсегда, - ответил Звягинцев, потянулся и плюхнулся на диван.

- А Лариса Степановна? - не двигаясь с места, спросила Наталья Павловна.

- Плевать, - сказал Звягинцев и подложил под спину подушку. - Я сына вырастил.

Откинулся на подушку, но тут же встал, налил воды из-под крана, одним залпом махнул стакан.