Ольга Туманова - Обо всем и еще кое о чем

И Наталья Павловна ответила прежним тоном:

- Не знаю. Не спокойно мне что-то. Узнай.

Наталья Павловна повернула голову, глянула на настенные часы.

- Торопишься? - спросил Юрий Федорович.

- По-моему, ты можешь опоздать. Кофе будешь еще? - Наталья Павловна встала, взяла из рук Юрия Федоровича чашку.

- Ну, гулена, пойдем в субботу в ресторан? С утра я должен крутануться тут в одно место, а часикам к пяти, - так, словно и не было в их жизни никаких перемен, заговорил Звягинцев.

- Я не могу в субботу, - Наталья Павловна на миг обернулась от дверей и ушла на кухню.

- Что значит: не можешь? Ты ведь не дежуришь в эту субботу, - Звягинцев встал в дверях кухни - ноги расставлены, руки в карманах.

- Юра, я ведь не устраиваю тебе сцен, когда ты в выходной занят, споласкивая чашки и не поворачивая головы от раковины, флегматично говорила Наталья Павловна. - И даже если мы заранее с тобой договорились, а ты не появился.

- Ты что, белены сегодня объелась? Какая муха тебя укусила? Я приеду ровно в пять, поняла? И чтоб... - голос Звягинцева набирал обороты. - Или ты надумала поругаться?

- Я ругаться не люблю, - Наталья Павловна опять заговорила новым, безмятежным, голосом. Вытерла руки и повернулась к Звягинцеву. - А тебе, Юрочка, и без меня есть с кем поскандалить.

Юрий Федорович хотел что-то парировать в ответ, но передумал, промолчал, привычно чмокнул Наталью Павловну куда-то между щекой и ухом, сказал "До субботы" и ушел.

У подъезда остановилась желтая "Нива", и бабушки на скамейке враз замолчали и дружно повернули головы. Из машины вышел и размашисто зашагал в подъезд Юрий Федорович, в шикарном костюме, при галстуке, в лаковых туфлях; поскрипывая обувкой, вошел в подъезд, и "Наталья только что уехала", не без ехидства сказала ему в спину одна из бабок, и другая, еще более ехидно заговорила было "На ..." (бабка хотела сообщить, что Наталья уехала на красивых "Жигулях", не то что его, затрапезный, "Москвич", всегда по маковку грязный), но с двух сторон бабки толкнули говорливую в бок, и та замолчала. К Наталье Павловне бабки относились хорошо: живет тихо и в помощи никогда не откажет (и давление измерит, и укол сделает), не то что Тонька из соседнего подъезда - их участковая, а идет мимо, нос воротит, словно и в лицо не знает никого, не поздоровается, не спросит, как здоровье, и хвостом вертит, хоть и живет при муже. А Наталья - что ж, пусть погуляет пока молода. И то сказать, что она видела в этой жизни. Пацан рос болезненный да шкодливый, муж - тот вообще был недотепа, Наталья возилась с ним, как с младенцем, а Костя вернется - так Ленка уже приданое наготовила. За всю жизнь у нее и видели только этого Юрку, вечно его тарахтелка под окнами торчит. Теперь вот этот, на "Жигулях" появился. Он получше Юрки будет. Представительный, сразу видно, что самостоятельный, не то что этот, в куртке потертой. А сегодня ишь, как прифрантился. Да только впустую, милок.

Юрий Федорович крутанулся на каблуках. Спросил отрывисто:

- Уехала? Куда? С кем? В какую сторону они поехали?

Говорливая хотела, конечно, сказать ему что-то, уже и рожу сделала ехидной, но баба Нина, что жила на одной площадке с Натальей Павловной, вновь сердито толкнула подружку в бок и сказала, деловито поджав губы:

- Не знаем, милок. Уехала и уехала. Она нам не докладает.

Старухи сидели с поджатыми губами, непроницаемые, деловые. Выдать бы им. Юрий Федорович едва сдержался. Хотел еще порасспрашивать, да что уж там, и так все ясно. Надо было после обеда вырваться и приехать сразу к ее приходу. А он, дурак, поехал переодеваться да еще и в ресторан заехал столик заказать.

- Да я под землей ее найду, - сказал Звягинцев старухам.

Молча плюхнулся на сиденье.

- Подождем или искать будем? - спросил Потапов.

Юрий Федорович молчал. Перед его глазами стоял большой букет кремовых роз.

Родной город в свете ночных фонарей всегда казался Наталье Павловне незнакомым. Отступали в тень грязь улиц и обшарпанность фасадов, и между корявыми стволами деревьев блуждала тайна.

Демьянова и Букрин спустились к бульвару. В темноте проулка серел квадратный дом, когда-то это здание было самым высоким в городе, и была поговорка, что с его плоской крыши хорошо виден Магадан; говорили в городе и о том, что торчит над землей лишь верхушка дома, а крепкий ствол и мощные корни уходят глубоко в землю.

Теперь вокруг серого дома стояли новостройки, и среди них бывший небоскреб смотрелся коренастым невысоким крепышом, эдаким скромным тружеником. Днем из его дверей выходили обычные с виду мужчины, с обыденной заботой на челе, похожие на тех, что шли по улице мимо их конторы.

В сером доме и в этот поздний час кое-где светились окна, а на широкой площадке стояли частные автомобили, и Наталья Павловна машинально отметила, что "Москвича" Звягинцева среди них нет.

Они шли бульваром под сенью ветвистых деревьев. Когда-то здесь, между двумя сопками, протекала болотистая речушка. А там, у Амура был громкоголосый базар, и несся окрест запах свежей рыбы, рыбу продавали прямо с лодок, и продавали из бочек красную икру.

Подошли к прудам. За низкой чугунной оградой чернела вода, и ажурные мостики манили вдаль, на сопку, где темный парк причудливо желтел в свете фонарей.

- Ну, нас уверяли, что мы действуем в интересах России - говорил Букрин, пристально глядя в темноту воды. - И мы верили. Конечно, я не могу утверждать за всех, но лично я - верил. И думаю, таких как я было немало. Прискорбно, конечно, осознавать и сознаваться, что в зрелом уже возрасте, когда положено думать и отвечать за свои поступки, мы в большинстве своем были слепы, как кутята.

Наталья Павловна слушала Алексея Петровича со смешанным чувством, в нем были и интерес, и соучастие, и сомнение - так не верилось здесь, посреди тишины и покоя, что где-то льется кровь, и что Алексей Петрович, такой спокойный, такой, так и думалось, хороший мог быть одним из тех, кто... И Наталья Павловна глянула на Букрина с легким недоверием, а он, то ли не заметив ее взгляда, то ли приняв его за интерес к своим словам, продолжал, не делая пауз.

- Или преступно слепы. Но преступление все же подразумевает корысть. Корысти не было.

- Но ведь вы - преподаватель, - и в тоне Натальи Павловны прозвучало и легкое неверие к словам Букрина, и скрытое от нее самой желание напомнить ему, что он вовсе не тот, каким сейчас открывается ей здесь, на темных прудах. И она спросила с изумлением, - вы были в Афганистане?

- Нет. В Афганистане не был, - ответил Букрин, и ничто не изменилось ни в его тоне, ни в его позе. - А вот в Чехословакии был. Я был офицером. До ранения.

- Серьезное?

Алексей Петрович улыбнулся глазам Натальи Павловны, ставшим в миг такими тревожными и жалостливыми, что он снова улыбнулся. - Не смертельное. Провалялся, конечно, в госпитале, но я рад. То ранение дало мне возможность прожить вторую, иную жизнь, жизнь сугубо гражданского человека. О подобной жизни я никогда не думал. Я закончил суворовское. Затем...