Иван Тургенев - Степной король Лир

Некоторые детали повести заимствованы из жизни друзей и собственного опыта писателя. Так, например, Е. П. Ковалевский верил в пророческое значение плохих снов. Н. А. Некрасов писал о нем Тургеневу 21 мая/2 июня 1857 г.: "...он был очень весел в Париже, да увидал сон, предсказывающий ему смерть, - и на нем лица нет; пусть-де Тургенев приедет со мной проститься умру скоро" (Некрасов, т. 10, стр. 339-340). Болезненные ощущения, которые пережил Харлов после страшного сна и которые он счел за предвестия смерти, довелось пережить самому писателю. 24 мая/5 июня 1869 г. Тургенев писал П. В. Анненкову: "...пять дней тому назад я, лежа в постели почувствовал вдруг нечто вроде сильного сотрясения... и левая рука моя осталась недвижимой, как дерево. Я испугался, стал оттирать ее правою, и хотя минут через пять чувство в нее возвратилось и я ею действую теперь как следует, однако сердце у меня сильно заныло..." (Т, Письма, т. VIII, стр. 40).

Сообщая Анненкову об основательной переделке повести "Степной король Лир", Тургенев 15/27 июня 1870 г. писал: "...я столько переделал, что Вам, пожалуй, придется подвергнуться вторичной corvee чтения" (там же, стр. 243). Рукопись была переслана Анненкову, который "взялся продержать корректуру" (там же, стр. 251). Именно потому, что Анненков должен был осуществлять связь с редактором "Вестника Европы", Тургенев запрашивал его 3/15 сентября о времени публикации повести (там же, стр. 278-279). От Анненкова Тургенев ожидал и первых сведений об отношении читателей к его новой повести. Молчание его советчика и доверенного лица смущало писателя: "Ваше молчание уж точно может быть названо красноречивым, любезнейший Павел Васильевич; безо всякого с Вашей стороны извещения я понял, что мой старик последовал примеру своих старших братьев - "Бригадира" и "Ергунова", и получил полное фиаско у нашей публики", - писал он Анненкову 16/28 октября 1870 г. (там же, стр. 292).

Неясные слухи о холодном приеме новой повести доходили до Тургенева сразу же после ее появления. 27 октября/8 ноября 1870 г. он жаловался Я. П. Полонскому, что его "публика мало поощряет", и утверждал: ""Степной король Лир" по всему, что я слышу, получил так называемый "succes d'estime" , а это для стареющего литератора хуже фиаско..." (там же, стр. 301). Однако уже через несколько дней к писателю стали стекаться более благоприятные и вдумчивые отзывы. Прежде всего Анненков поспешил рассеять впечатление, создавшееся у автора, и сообщить ему факты, свидетельствующие об успехе его повести. "То, что вы мне пишете о "Короле Лире", - отвечал ему Тургенев 11/23 ноября 1870г., - меня порадовало. Говоря без обиняков, я на эту вещь употребил все усилия мышц своих; и не совсем приятно было мне думать, что все эти усилия повели к тому, что у нас называется "пшиком". Оказалось противное, и я радуюсь" (там же, стр. 310). От М. М. Стасюлевича, вместе с оттисками повести, Тургенев получил известие о положительном отзыве И. А. Гончарова (см. там же, стр. 305). Этот отзыв известен нам из письма самого И. А. Гончарова к С. А. Толстой от 11 ноября 1870 г., где говорится: "Вы, конечно, читали "Степной король Лир". Как живо рассказано - прелесть! Этот рассказ я отношу к "Запискам охотника", в которых Тургенев - истинный художник, творец, потому что он знает эту жизнь, видел ее сам, жил ею - и пишет с натуры Эти две головки, дочерей Лира, не правда ли живые, бежавшие из грезовских рамок! И очерчены так легко, почти без красок, будто карандашом: между тем - они перед глазами. Да, Тургенев - трубадур (пожалуй, первый), странствующий с ружьем и лирой по селам, полям, поющий природу сельскую, любовь - в песнях, и отражающий видимую ему жизнь - в легендах, балладах, но не эпосе" (Гончаров, т. VIII, стр. 435). Если бы Тургеневу был известен не только факт сочувственного отношения Гончарова к повести "Степной король Лир", но и существо его отзыва о ней, едва ли он на основании этого отзыва стал бы утверждать, что Гончаров "судья верный" (Т, Письма, т. VIII, стр. 305). Сближая "Степного короля Лира" с рассказами и очерками из "Записок охотника", Гончаров пытался противопоставить его романному творчеству писателя, которое было для него неприемлемо. Противопоставление повести Тургенева как произведения, погруженного в обыденщину низкого быта, высокой трагедии Шекспира звучит в следующем, крайне недоброжелательном отзыве Гончарова, содержащемся в "Необыкновенной истории"; "Он пробовал портить даже Шекспира: ну, там, конечно, испортить не мог. Вышли карикатуры, например, "Степной Король Лир". Зачем было трогать великие вещи, чтобы с них лепить из навоза уродливые, до гнусности, фигуры? Можно ли так издеваться над трагическою, колоссальною фигурою короля Лира и ставить это имя ярлыком над шутовскою фигурою грязного и глупого захолустника, замечательного только тем, что он "чревом сдвигает с места бильярд", "съедает три горшка каши" и "издает скверный запах"!! Можно ли дошутиться до того, чтобы перенести великий урок, данный человечеству в Лире, на эту кучу грязи!!

Но Шекспир остался невредим, как невредима осталась бы его бронзовая статуя, если бы мальчишка бросил в нее камешком. Его не обокрадешь" {Сборник Российской публичной библиотеки. Материалы и исследования. Т. II, вып. I. Пг., 1924, стр. 37-38.}.

В то время как Гончарова отталкивала грубость повести Тургенева, преувеличенное внимание к быту, которое он в ней усматривал, А. А. Фет обвинял писателя в недостаточном знании русской жизни и в чисто литературном, книжном подходе к ее живым, бытовым проявлениям. Фет писал о Тургеневе:

"...тут он просто рассказал - но не вышло, хотя и здесь он нарядился в ноги стропил, шалевку и конек крыши и заставил дьячка раздувать паникадило: простое кадило ему в Бадепе показалось малым. И как ухитрился дьячок не задувать, а раздувать паникадило?" (письмо И. П. Борисову от 25 октября 1870 г. - ГВЛ, ф. 315, карт. 2, ед. хр. 30). {Здесь Тургенев действительно ошибся, назвав кадило (ручную курильницу) паникадилом (паникадило - висячий подсвечник для большого числа свечей).}

Новые проблемы, поставленные в повести, и новые черты творческой манеры писателя были недостаточно оценены критикой. Рецензент "С. - Петербургских ведомостей", отмечая "необыкновенную законченность художественной отделки" повести, считал все же, что она ничего нового не вносит в творчество писателя {СП б Вед, 1870, 17/29 октября, э 286). Та же мысль сквозила и в отзыве рецензента "Нового времени" (1870, 31 октября, э 299), который утверждал, что повесть совершенна по форме, но писал вместе с тем, что художественные достоинства нового произведения "обличают в беллетристических игрушках сильное и даровитое перо "Записок охотника"".

Н. Н. Страхов, соглашаясь с Ф. М. Достоевским {См. письмо Ф. М. Достоевского Н. Н. Страхову от 2/14 декабря 1870 г. - Достоевский, Письма, т. II, стр. 300.}, считал, что тон повести низок, что в грубости изображаемого быта, несмотря на безукоризненную правдивость картины, выразилось презрение Тургенева к родине. Вместе с тем он почувствовал, что Тургенев в этой повести затрагивает и по-своему решает на материале провинциальной жизни недалекого прошлого актуальные и острые современные вопросы: "Как боязлив, - заявлял он - стал Тургенев! У него очевидно бродят разные мысли насчет русской жизни, но он не решается их прямо и ясно высказывать, и все рассказывает странные истории к курьезные случаи, будто бы не имеющие дальнейшего значения" {Шестидесятые годы. Материалы по истории литературы и общественному движению. Изд-во АН СССР, М. - Л., 1940, стр. 269.}.