Иван Тургенев - Затишье

- Уйдемте,- промолвил старик Ипатов.- А то промочит, пожалуй.

Все встали.

- Сейчас,- воскликнул Веретьев,- еще последнюю песню. Слушайте.

Ах вы, сени, мои сени, Сени новые мои...

запел он громким голосом, проворно забив всей рукой по струнам гитары. "Сени новые, кленовые",- подхватил хор, как бы невольно увлеченный. Дождик почти в то же мгновенье хлынул ручьями;

но Веретьев допел "Мои сени" до конца. Изредка заглушаемая ударами грома, удалая песенка казалась еще удалее под шумную дробь и журчанье дождя. Наконец раздался последний взрыв хора - и все общество с хохотом вбежало в гостиную. Особенно громко смеялись девочки, дочери Ипатова, стряхивая с своих платьев дождевые брызги. Ипатов, однако же, для предосторожности, закрыл окно и запер дверь, и Егор Капитоныч его похвалил, заметив, что Матрена Марковна также всегда, вовремя грозы, все приказывает запереть для того, что электричество способнее действует в пустом промежутке. Бодряков посмотрел ему в лицо, посторонился и уронил стул. Подобные маленькие несчастья случались с ним беспрестанно.

Гроза прошла очень скоро. Двери и окна снова раскрылись, и комнаты наполнились влажным благовонием. Принесли чай. После чаю старички уселись опять за карты. Иван Ильич к ним, по обыкновению, присоединился. Владимир Сергеич подошел было к Марье Павловне, сидевшей под окном с Веретьевым;

но Надежда Алексеевна подозвала его к себе и тотчас вступила с ним в жаркий разговор о Петербурге и петербургской жизни. Она нападала на нее; Владимир Сергеич начал защищать ее. Надежда Алексеевна, казалось, старалась удержать его близ себя.

- О чем вы это спорите? - спросил Веретьев, вставая и приближаясь к ним.

Он лениво переваливался на ходу: во всех его движениях замечалась не то небрежность, не то усталость.

- Все о Петербурге,- ответила Надежда Алексеевна.- Владимир Сергеич не нахвалится им.

- Город хороший,- заметил Веретьев,- а по-моему, везде хорошо. Ей-богу. Были бы две-три женщины да, извините за откровенность, вино, и человеку, право, ничего не остается желать.

- Это меня удивляет,- возразил Владимир Сергеич,- неужели же вы действительно того мнения, что для образованного человека не существует...

- Может быть... точно... я с вами согласен,- перебил его Веретьев, за которым, при всей вежливости, водилась привычка не дослушивать возражения,но это не по моей части, я не философ.

- Да и я не философ,- ответил Владимир Сергеич,- и нисколько не желаю быть им; но тут речь идет совсем о другом.

Веретьев рассеянно глянул на свою сестру, а она, слегка усмехнувшись, нагнулась к нему и вполголоса прошептала:

- Петруша, душка, представь нам Егора Капитоныча, сделай одолженье.

Лицо Веретьева мгновенно изменилось и, бог ведает, каким чудом, стало необыкновенно похоже на лицо Егора Капитоныча, хотя между чертами того и другого решительно не было ничего общего, и сам Веретьев едва только сморщил нос и опустил углы губ.

- Конечно,- начал он шептать голосом, совершенно напоминавшим голос Егора Капитоныча,- Матрена Марковна дама строгая насчет манер; но супруга зато примерная. Правда, что бы я ни сказал...

- Бирюлевским барышням все известно,- подхватила Надежда Алексеевна, едва удерживая хохот.

- Все на другой же день известно,- ответил Веретьев с такой уморительной ужимкой, с таким смущенным, косвенным взглядом, что даже Владимир Сергеич рассмеялся.

- У вас, я вижу, большой талант к подражанию,- заметил он.

Веретьев провел рукой по лицу, черты его приняли обычное выражение, а Надежда Алексеевна воскликнула:

- О, да! он всех умеет передразнить, кого только захочет... Он на это мастер.

- И меня бы, например, сумели представить? - спросил Владимир Сергеич.

- Еще бы! - возразила Надежда Алексеевна,- разумеется.

- Ах, сделайте одолжение, представьте меня,- промолвил Астахов, обращаясь к Веретьеву.- Я прошу вас, без церемоний.

- А вы ей и поверили? - ответил Веретьев, чуть-чуть прищурив один глаз и придав своему голосу звук астаховского голоса, но так осторожно и легко, что одна Надежда Алексеевна это заметила и прикусила губы,- вы, пожалуйста, ей не верьте, она вам еще не то наскажет про меня.

- И какой он актер, если бы вы знали,- продолжала Надежда Алексеевна,всевозможные роли играет. Так чудесно! Он наш режиссер, и суфлер, и все, что хотите. Жаль, что вы скоро едете.

- Сестра, твое пристрастие тебя ослепляет,- произнес важным голосом, но все с тем же оттенком, Веретьев.-Что подумает о тебе господин Астахов? Он сочтет тебя за провинциалку.

- Помилуйте...- начал было Владимир Сергеич.

- Петруша, знаешь что,- подхватила Надежда Алексеевна,- представь, пожалуйста, как пьяный человек никак не может достать платок из кармана, или нет, лучше представь, как мальчик муху на окне ловит и она у него жужжит под пальцами.

- Ты совершенное дитя,- отвечал Веретьев.

Однако он встал и, подойдя к окну, возле которого сидела Марья Павловна, начал водить рукой по стеклу и представлять, как мальчик ловит муху. Верность, с которой он подражал ее жалобному писку, была точно изумительна. Казалось, действительная, живая муха билась у него под пальцами. Надежда Алексеевна засмеялась, и понемногу все засмеялись в комнате. У одной лишь Марьи Павловны лицо не изменилось, губы даже не дрогнули. Она сидела с опущенными глазами, наконец подняла их и, серьезно взглянув на Веретьева, промолвила сквозь зубы:

- Вот охота делать из себя шута.

Веретьев тотчас отвернулся от окна и, постояв немного посреди комнаты, вышел на террасу, а оттуда в сад, уже совершенно потемневший.

- Забавник этот Петр Алексеич! - воскликнул Егор Капи-тоныч, ударив с размаху козырной семеркой по чужому тузу.- Право, забавник!

Надежда Алексеевна встала и, торопливо подойдя к Марье Павловне, спросила ее вполголоса:

- Что ты сказала брату?

- Ничего,- ответила та.

- Как ничего, не может быть.

И погодя немного Надежда Алексеевна промолвила: "Пойдем!" - взяла Марью Павловну за руку и принудила ее встать и отправиться вместе с нею в сад.

Владимир Сергеич поглядел обеим девицам вслед не без недоумения. Впрочем, отсутствие их продолжалось недолго; через четверть часа они возвратились, и Петр Алексеич вошел вместе с ними.

- Какая прекрасная ночь! - воскликнула, входя, Надежда Алексеевна.- Как хорошо в саду!

- Ах, да, кстати, - промолвил Владимир Сергеич.- позвольте узнать, Марья Павловна, вас ли это я видел вчера в саду ночью?

Марья Павловна быстро взглянула ему в глаза.

- Еще вы, сколько я мог расслышать, декламировали "Анчар" Пушкина.

Веретьев слегка нахмурился и также принялся смотреть на Астахова.

- Это точно была я,- сказала Марья Павловна,- но только я ничего не декламировала: я никогда не декламирую.