Ванда Белецкая - Хирурги

французский, немецкий, английский. Говорю, может, и не очень хорошо, но без переводчика. И читаю. Врачу языки необходимы, чтобы быть в курсе медицинской литературы.

Иностранному языку, знанию музыки, живописи можно выучиться и потом, а вот трудолюбию учатся только с детства, в семье. Трудолюбие -- главное достоинство человека. Я, старый врач, твердо убежден в этом. Органически презираю лодырей, тех, кто хочет жить за чужой счет, не умеет работать, -они для меня люди второго сорта. Семья наша была трудовая, работные все были люди. И отец, и мать, и мы -- дети работали, но материально жили скудно, едва сводили концы с концами. Мы с братом учились в гимназии, отец платил за нас по 20 рублей в месяц да еще форму покупал, а ведь получал он всего 100 рублей в месяц. На 60 рублей надо было всем прожить, одеться, за квартиру заплатить. Поэтому с братом мы подрабатывали с детства. Я и теперь убежден: школьнику и особенно студенту, даже если дома денег хватает, на карманные расходы надо зарабатывать самому. И лучше, если трудом, так или иначе связанным с его будущей профессией. Трудолюбие -- ценность, которую создаешь сам, ее не приобретешь ни за какие блага мира.

(Я слушала профессора и знала -- слова у него подтверждены жизнью. Например, внук Валентина Сергеевича Костя, тоже хирург, в годы учебы в медицинском подрабатывал санитаром в больнице, потом медбратом.)

Еще студентом начал работать Валентин Сергеевич Маят препаратором на кафедре анатомии. Вел тогда кафедру профессор Северьян Осипович Стопницкий. Хороший был анатом и очень строгий. Принимает он, бывало, экзамен у студентов, а препаратор тут же сидит на стульчике, дремлет. Ведь работал днем, над книгами сидел ночами. Если кто чего не знает, Северьян Осипович сразу: "Маят! Отвечайте!"

-- Попробовал бы я не ответить! -- с улыбкой вспоминает Валентин Сергеевич.

Я прошу его рассказать о своих учителях.

-- Так вот, по анатомии был Северьян Осипович. Спасибо ему говорю по сей день. В аспирантуру я пришел к профессору Теребинскому Николаю Наумовичу, он был опытным хирургом, человеком высокой культуры. Он очень много мне дал, хотя всего один год был я с ним вместе.

Оперировал он молча, разговаривал с сестрами вежливо. А тогда модным был совсем иной стиль. Как, впрочем, и теперь. Хирургам грубость почему-то прощают. Мне кажется, зря прощают. Грубость всегда говорит либо о полном бескультурье, либо о полном неуважении к окружающим.

Через год заведующим кафедрой госпитальной хирургии стал у нас профессор Левит, с Владимиром Семеновичем мы и работали до тех пор, пока он не передал мне кафедру. В науке он мой учитель, ему я благодарен.

И вот еще что я перенял именно от Владимира Семеновича Левита. Часто бывает, что приходят к профессору и просят у него разрешения поставить его имя под научной статьей, написанной группой его учеников, которые развили идею учителя, воспользовались его статьями или экспериментальными работами. Я имею в виду не приписку фамилии к работе, где нет твоего труда, твоих мыслей,-- это уже за рамками нормальных взаимоотношений, это подлость. Я говорю о том, когда формально допустима, а может, даже вполне справедлива фамилия руководителя в числе авторов. Так делать можно, но не нужно. У Левита были всего 104 научные статьи. Но все они написаны им самим. Такие ходячие фразы, как "с вашей фамилией легче напечатать", на него никогда не действовали. Я старался поступать так же. И в коллективных статьях или монографиях свои разделы я не только готовил, но и писал сам, от первой буквы до последней точки.

-- Кого вы считаете своим учителем в хирургии?

-- Был у профессора Левита ассистент -- Борис Федорович Дивногорский. Замечательный по-своему человек, хирург отличный. Он жил прямо здесь, в клинике. У него была комнатка, где он и работал и ночевал. Учитель мой в хирургии он, Борис Федорович. Много я от него принял. И его спокойную манеру оперировать и даже то, что всем -- и сестрам, и совсем молоденьким техничкам, и студентам он говорил "вы". Левита уважали, а Дивногорского любили.

Человек он был высокообразованный, тонкий, эмоциональный. Прекрасный музыкант. Знал живопись, историю, литературу, языки. Английский, например, я стал изучать под его влиянием. В то время было много интересной американской медицинской литературы, полезной хирургу.

Помню, приходил я в клинику чуть свет, задолго до начала работы, стучался к Борису Федоровичу, и часто мы вместе завтракали. Да и домой тоже не спешил -- старался подольше побыть возле него. Общение с Борисом Федоровичем Дивногорским было моим вторым образованием. Теперь понимаю, как многим мы, молодые хирурги, аспиранты кафедры, обязаны Дивногорскому. Но тогда мы об этом не думали -- просто любили его, подражали ему.

-- А кого вы из своих учеников больше других любите?-- неожиданно для себя самой спрашиваю я профессора. И тут же понимаю, что, наверное, нельзя задавать такой вопрос. Валентин Сергеевич задумывается.

-- Что понимать под этим словом -- "ученик"? Больше чем за полвека преподавательской деятельности у меня были тысячи студентов. Можно ли их всех считать учениками? В какой-то степени, наверное, можно. Диссертации у меня тоже писали многие. Бывало, я им все подсказывал, разжевывал, чуть ли не писал за некоторых целые разделы. Особенно где-то в 57-м--60-х годах. Теперь я думаю:

нет, то не мои кровные ученики. И нельзя, не должен руководитель так поступать. Я уже рассказывал вам про Левита. Это был человек принципиальный, даже жестковатый порой. С учениками своими он никогда не нянчился, как я в свое время. Это моя отрицательная сторона.

Помню, как он внимательно прочитал мою кандидатскую диссертацию, поставил вопросы на полях. И все. Ничего не подсказал, ничего не развил. Не сразу я понял, а лишь с годами, что надо поступать, как он. Ведь речь идет не о дипломной студента или его работе в научном кружке. Здесь и подсказать не грех, студента надо учить, советовать, давать идеи, показывать, как можно развить мысль, эксперимент. А вот когда речь идет о будущем ученом, не надо ничего подсказывать, ничего запрещать. Ко всему он должен прийти сам. Я скоро заканчиваю свою воспитательскую деятельность и пришел к твердому выводу -- руководитель даже кандидатской (я не говорю про докторскую!) диссертации должен поступать, как Левит.

-- Есть у меня семь прямых учеников, они теперь доктора наук. Шли со студентов,-- продолжает, немного помолчав, Валентин Сергеевич.-- Этой семерке ничего я не писал. Только читал их диссертации и делал замечания. Их я считаю своими кровными учениками. А любимые, особенно близкие по духу, тоже есть из этой семерки. Их трое -- известный вам Владимир Дмитриевич Федоров, уже член-корреспондент Академии медицинских наук, и два профессора, Юрий Александрович Нестеренко (он заглядывал сюда во время нашего разговора) и Юрий Михайлович Панцырев.