Нодар Думбадзе - Белые флаги

– Знакомьтесь, это – мой брат Како, а это – моя подруга Динара с супругом, – донесся до меня голос Лейлы.

Я увидел, как керамический предмет выпал из рук Динары и разлетелся вдребезги у её ног… Потом она закрыла глаза руками, повернулась и выбежала из комнаты…

– Дальше?!! – прошептал я.

– Все! Это был конец… Дом опустел. Гости разошлись, почувствовав, что произошло что-то странное, но не поняв – что именно. Об этом знал я один и смутно догадывалась Лейла. Потом мать валялась у меня в ногах, умоляя не уходить из дому или же уйти, предварительно пристрелив её с Лейлой и спалив дом.

– И ты все же ушел?

– Ушел.

– Скотина ты, Девдариани!

– Знаю. Слабовольнее вора нет человека на земле. Напрасно люди думают, что воры народ сильный, с характером… У нас есть воля, но…

– Что но?

– Есть там, где она вовсе не нужна! – сказал Девдариани, отворачиваясь к стене.

В зале был один-единственный человек – обвиняемый. Председательствующий печально оглядел пустующий зал, кашлянул в кулак и кивком головы пригласил обвиняемого сесть…

Тот сел.

– Суд заранее приносит глубокие извинения уважаемому обществу и обвиняемому за то, что он по весьма серьезным и уважительным, к тому же независящим от него причинам лишен возможности соблюсти все пункты процессуального кодекса, а следовательно, и полный ритуал судебного заседания. – Председательствующий отер рукавом выступивший на лбу пот. Зал безмолвствовал.

– Сегодня, – продолжал председательствующий, – двенадцатого августа сего года, рассматривается дело по обвинению Исидора Иосифовича Саларидзе в преступлении, предусмотренном сто четвертой статьей Уголовного кодекса Грузинской ССР.

Председательствующий сел.

– Обвиняемый, встаньте!

Саларидзе встал.

– Фамилия?

– Саларидзе.

– Имя, отчество?

– Исидор Иосифович.

– Возраст?

– Рожден в шесть часов утра одиннадцатого мая тысяча девятьсот десятого года в городе Хашури. Имею высшее образование. Владею грузинским языком, французским и немецким языками. По профессии экономист. Работал в Статистическом управлении, женат. Жена скончалась в тысяча девятьсот шестидесятом году. Имею дочь и внучку. Жил на Вашлованской улице, номер сто пятьдесят один. Член партии с тысяча девятьсот тридцатого года.

– Были членом партии, – поправил председательствующий.

– Был и есть! – повторил Саларидзе.

Председательствующий не возражал.

– Обвиняемый Саларидзе, получили ли вы обвинительное заключение и когда?

– Получил в прошлую субботу.

– Ознакомились ли вы с обвинительным заключением?

– Да, ознакомился.

– Признаете ли себя виновным в предъявляемом обвинении?

– Нет!

Ответ был для председательствующего явно неожиданным. Он обвел растерянным взглядом сидевших рядом с ним за длинным деревянным столом людей. Те утвердительно кивнули головой. Тогда председательствующий обратился к пустому залу:

– Приступаем к судебному разбирательству. Дело рассматривает Верховный суд в следующем составе: председатель – Накашидзе, государственный обвинитель – Девдариани, народные заседатели – Гулоян и Гоголадзе.

Объявив состав суда, председатель умолк и долго пристально смотрел на сидевшего на табуретке подсудимого – съежившегося, словно продрогший воробей, старика, с припухшими веками и мешками под глазами.

– Подсудимый Саларидзе, у вас нет отвода в отношении состава суда?

– Нет! – привстал Саларидзе.

– Имеете какие-либо претензии?

– Нет!

– При предварительном следствии вы отказались от защиты?

– Так точно!

– Может, желаете, чтобы суд назначил вам защитника?

– Никак нет!

– В таком случае прошу вас дать суду показания по предъявленному вам обвинению и известным вам обстоятельствам дела!

Председатель оперся локтями о стол, положил голову на скрещенные ладони, закрыл глаза и приготовился слушать.

– Около часу ночи меня разбудил протяжный звонок, – начал Саларидзе. – Я понял – вернулся зять. Дочь, видимо, спала: звонок звонил не переставая. Наконец послышался звук открываемой двери и голос зятя – он вошел, что-то напевая.

– Завалилась? Не ждешь меня? – рявкнул он задиристо и грохнул чем-то об пол.

– Не шуми ради бога, люди спят. Поздно уже, иди ложись! – спокойно ответила дочь.

– Люди? Какие люди? Ах, твой папаша-экономист, да?

– И ребенок спит.

– Ребенок мой! Хочу разбужу, хочу – нет!

Зять все расхаживал по прихожей. Я понял – он опять пьян. Потом они ушли к себе в комнату, в комнату моей дочери и зятя. Я слышал громкие голоса, однако слов не разбирал. Дочь о чем-то просила, уговаривала его, а он все более расходился, орал, ломал какие-то вещи. Несколько раз жалобно вскрикивала дочь, потом заплакал ребенок. Не было сомнения – он избивал мою дочь!.. Я не мог больше терпеть. Встал, зажег свет и пошел в комнату дочери и зятя. Дочь сидела на кровати, утирая одной рукой сочившуюся из разбитой губы кровь, а другой поглаживала по головке ребенка.

– Убью вас, неблагодарные, мать вашу!.. – орал зять. – Убирайся отсюда! Убирайся, старый хрыч, мать твою!.. – завопил он ещё громче, увидя в дверях меня.

Я подскочил к нему и дал затрещину. Сперва он оторопел от неожиданности, а потом ударил меня. Удар был очень сильный. Я упал на пол. Дочь с криком бросилась ко мне.

– Животное! Зверь! – рыдала она, суетясь надо мной.

– Дедушка-а! – ревела внучка.

Я кое-как поднялся, пошатываясь, прошел в свою комнату, снял со стены охотничье ружье двенадцатого калибра и вернулся. При виде ружья зять вздрогнул.

– Уходи из моего дома! – сказал я.

– Брось ружье! – крикнул он.

– Убирайся из моего дома! – повторил я.

– Брось ружье, старый идиот! – заорал он и двинулся на меня.

У народного заседателя Гулояна от волнения взбухли жилы на шее и на лбу, он порывисто поднялся. Государственный обвинитель Девдариани насилу усадил его. Председатель грыз ногти.

– Я направил на него ружье, уставив дуло в живот, и взвел оба курка, – продолжал подсудимый. – Он схватился за ствол и стал вырывать ружье из моих рук. Я спустил курки… Выстрелов я не слышал. Я увидел лишь, как упала без чувств моя дочь и как хлынула кровь изо рта зятя. И увидел ещё обезумевшие глаза внучки… Все происходящее казалось мне сном, и не было в тот миг человека на свете, кто бы сумел убедить меня в обратном.

– Почему? – спросил председатель.

– Дело в том, что ружье не было заряжено! – Подсудимый вздохнул глубоко и с облегчением, словно кто-то снял с его плеч непосильную ношу.

Изумленный суд молчал.

– Каи же это? – прошептал наконец председатель.

– Ружье не было заряжено! За два дня до этого я собственными руками чистил его! Ружье не было заряжено! – твердо произнес подсудимый.