Алексей Варламов - 11 сентября

Коротко скомандовав "за мной!", маленький человек с зычным голосом повел людей за собой. Он сам не понимал, что с ним происходит и зачем это делает, но желание отомстить за поруганную судьбу и сломанную научную карьеру взыграло в душе заготовителя. Он знал, что у него ничего не получится, история все равно повторится, на них обрушится мощь армии, поднимутся в воздух самолеты, ударят танки, повалит из окон дым и с поднятыми руками выйдут люди, а тех, кто стоит вокруг, разгонят, уничтожат, усеют землю трупами и никогда не признают, что это сделали. Он знал и видел, что произойдет на площади, но не уходил, потому что не мог позволить себе уцелеть второй раз и с отвращением смотрел в ту сторону, которую защищал. Странная штука, не смог спасти Альенде, который имел гораздо больше права уцелеть, и отстаивал обкомовскую помесь холуйства и хамства. И все-таки он это делал, как если бы его личной воли тут не было, ибо действовала иная, более высокая сила, которая подослала двух девиц и контролеров в троллейбусе первого маршрута, ловко разыгравших свой простенький этюд. Может быть потому, что где-то среди людей, стоявших под дождем на безобразной площади на задворках американского посольства, была близкая ему ученая женщина, раздававшая Евангелие и защитникам и нападавшим, а может быть потому, что ездила без билета по городу их общая дочь, и ему хотелось за нее вступиться и сделать проезд на транспорте для студентов бесплатным.

К концу самой нервной и напряженной второй ночи, когда он был на пределе сил - измученный человек, у которого даже не было московской прописки и он никогда не служил в армии, но двое дождливых суток командовал тысячами людей, ему захотелось исчезнуть. Все было сделано, и от него больше ничего не зависело.

Он незаметно ушел с площади, когда рассвело и стало ясно, что штурма не будет, и через центр двинулся в сторону вокзала. Рыжая корреспондентка сделала несколько кадров его ухода, а другой рыжий человек подошел к нему в Скатертном переулке.

- Вас хочет видеть... - он понизил голос и назвал фамилию.

- Передайте ему, пусть катится вон.

Он шел по улице и чувствовал, что ему могут пустить пулю в спину и сделать национальным героем, а могут кинуть в Москву-реку, но человек, который держал на мушке его спину, так и не получил команду стрелять.

- Иван Андреевич! - рядом с ним медленно ехал в машине бывший стажер и говорил через открытое окно. - Нам нужна ваша помощь. Вам известен этот человек?

Он протянул фотографию. На ней был снят Анхель Ленин Сепульведа. Это было так нелепо и странно, как привидение прошлой жизни. Нарушение всех прежних договоренностей, скрепленных свидетельством о добровольной смерти.

- Мне - нет, - сказал он и пошел дальше.

- Да стойте же! Мы хотели сделать это в другой обстановке.

Рыжий протянул ему паспорт. Он недоуменно взял его в руки и раскрыл. Что-то больно ударилось в грудь. На него смотрел он сам - только молодой и доверчивый, каким был много лет назад.

- Иван Андреевич, я преклоняюсь перед вами, - торопливо говорил рыжий. - Я читал ваши донесения и статьи и учился по ним. После смерти Сикориса у нас нет такого специалиста, как вы, и я считаю преступлением не использовать вас. Вы первый указали на Сепульведу как на одного из самых талантливых террористов.

- Ну и что?

- Он взял у нас крупную сумму денег и вышел из-под контроля.

- Меня это больше не интересует. И его тоже, - Тимофей протянул паспорт Бенедиктова обратно. - Меня вполне устраивает моя нынешняя жизнь.

- Что-то не заметно, - хмыкнул стажер и достал еще одну фотографию.

Он мельком глянул на нее и побледнел. На фотографии был изображен Анхель Ленин. А рядом с ним была его дочь, и какое-то чувство подсказало ему, что это не монтаж.

- Вы нарочно! - вырвалось у него так непрофессионально, что стажер с сожалением покачал головой.

- Если вы откажетесь помочь, мы будем вынуждены использовать ее. Там была очень большая сумма.

Глава шестая

Последний из араукан

Привычная нищета, насилие, жестокость, наркотики - эта обыденная картина Испанской Америки была для Анхеля почти родной. После поражения в Чили и неудачного покушения на Пиночета он не стал связывать себя с большими городами и богатыми странами. Сепульведа облюбовал восточную часть Перу недалеко от границы с Боливией. С помощью русских денег он убрал нескольких местных князьков, купил латифундию и сделался революционным бароном в труднодоступной лесистой области в предгорьях Анд, которая с испанской изысканностью именовалась бровями гор. Но эта красивость была единственной в его окружении.

Теперь он точно знал, что революция не терпит сентиментальности и победить жестокость государства можно только ответной жестокостью. То благородство, в которое они играли прежде в Венесуэле, Бразилии, Уругвае, а затем в Чили, исчерпало себя, и времена, когда революционеры отменяли месяцами готовившиеся операции, если возникала неожиданная угроза гибели мирных людей, когда, рискуя собой, оказывали медицинскую помощь полицейским, - все это ушло, и Анхель Ленин понял, что отныне его жизнь должна превратиться в отмщение. Он мстил всем, кого не было рядом с ним, мстил за то, что они не служат революции, за их жеребячью страсть к бесцветной жизни, размножению и сытости. Мстил любыми средствами, не соблюдая правил и законов, а точнее, устанавливая свои. Он собрал вокруг себя молодых неграмотных индейцев, не знавших иных книжек, кроме его собственной. Она состояла из четких и ясных лозунгов, которые он вбил им в головы так плотно, что для иной мудрости места в этих головах не осталось. Его отряды врывались в маленькие поселки, громили полицейские участки, убивали владельцев магазинов и бензоколонок, грабили почтовые отделения, банки, автобусы, забирали себе в отряды подростков и убирали всех свидетелей, а потом туда, где они были, приходили войска. Армия устраивала показательные казни, насиловала женщин, убивала мужчин, и чем больше он об этом слышал, тем сильнее и радостнее стучала кровь в висках. Жестокость с обеих сторон была чудовищная, и те и другие понимали, что, попади они в чужие руки, пощады не будет.

Теперь он не стремился к тому, чтобы сделать свой отряд большим.

Его люди не были призваны воевать с регулярной армией. И никакой необходимости в тотальной войне, где партизаны будут обречены на поражение, он не видел. Единственный способ победить регулярную армию состоял в том, чтобы стравить ее с регулярным народом. Народ нельзя жалеть, чем больше его умирает, тем послушнее он становится, тем раньше взрослеют и охотнее рожают его женщины, покорнее встают под ружье мужчины. Но ни народ, ни армия его врагами не были - они были лишь средством в этой борьбе. Его врагом и его целью была большая страна на Севере, и после того как эта страна сожрала и подчинила себе весь мир, ей не было оправдания.