Сергей Максимов - Денис Бушуев

– Маня..

– Чего тебе?

– Буренку доить пойдешь, так помажь ей больную ногу… Мазь на окошке.

Манефа ничего не ответила.

…Возле школы, под развесистыми березами поставили большой стол, накрыли его кумачом. На стену прибили портрет Сталина. Первым за стол уселся маленький Кукушкин, разложил перед собой какие-то бумаги, достал папироску, закурил. Справа от него сел Пронин, слева – Алим Ахтыров.

Колхозники собирались медленно, нерешительно. Садились на пыльную траву, лениво крутили цигарки, негромко переговаривались. Женщины качали на руках детей, совали им груди и старались подальше держаться от красного стола. Мальчишки, словно грачи, расселись на сучьях берез, свесив голые ноги.

Смеркалось. Вечер выдался тихий, теплый. По зеленоватому светлому небу тянулись на север розовыми перышками облака и бесшумно сгорали за лесом на алых языках заката. Над Татарской слободой тлели две одинокие звездочки. По Волге стлался легкий прозрачный туман, тихо плыли плоты, и далеко по воде неслась грустная песня.

Курлыкая, низко летали чайки. Семенили красными ногами на песчаных косах подвижные кулички-сороки, торопливо перелетали с отмели на отмель, показывая белые, как снег, подбои крыльев. С лугов доносился крепкий запах дикого лука.

– Товарищи! – громко сказал Пронин, вставая. – Собрание считаю открытым. На повестке дня: первое – доклад товарища Кукушкина «Наши задачи на сегодня»; второе – разное. Слово предоставляется уполномоченному из города товарищу Кукушкину. Прошу соблюдать тишину.

Кукушкин поднялся, молодцевато расправил узкие вислые плечи, одернул гимнастерку и, заткнув пальцы крошечных рук за широкий добротный ремень и откинув голову, стал говорить. Говорил он долго, очень долго. Говорил и о капиталистическом окружении, и о подготовке войны Германией, и о производительности труда, и о врагах народа, и о бдительности… Народ слушал, зевал, курил. Особенно намаявшиеся на работе – спали, развалясь прямо на траве. Алим Ахтыров, подперев щеку рукой и полузакрыв глаза, бессмысленно чертил что-то карандашом по столу.

Когда наконец Кукушкин кончил речь и устало опустился на лавку, утирая рукавом защитной гимнастерки пот с лица, то снова поднялся Пронин и как-то скучно спросил:

– Вопросы к докладчику будут?

Все молчали.

– Нет вопросов?

Молчание.

Пронин подождал еще минуту и наклонился к Кукушкину.

– Переходить к «разному», что ли?

Но Кукушкину было обидно, что речь его пропала даром, не вызвав ни одного вопроса, и он раздраженно сказал:

– Чего ты торопишься? Подожди.

Пронин неопределенно кашлянул.

– Ну что ж, товарищи колхозники, будем говорить по докладу? Давайте, высказывайтесь… Может, не ясно что?

– Вот сенокос подходит… надо бы кос поболе… – нерешительно проговорил пожилой колхозник, почесывая грудь.

Пронин досадливо отмахнулся.

– Это к докладу не относится… об этом потом, в «разном». Ну что ж, будем говорить или нет? – почти с угрозой крикнул он.

Ни звука. Некоторые пугливо втянули головы в плечи. Всем становилось неловко. Кукушкин вздохнул и безнадежно махнул рукой.

– Ну и народец… Давай дальше!

Но в этот момент Гриша Банный, сидевший на корточках в первом ряду прямо против стола, поднялся и робко кашлянул.

– Разрешите, товарищ председатель?

– Давай, Гриша! – обрадовался Пронин и быстро сел, облегченно вздохнув. Алим Ахтыров взглянул на Гришу и слегка улыбнулся.

Кукушкин тоже обрадовался появлению хоть одного человека, пожелавшего высказаться по докладу, и кивнул головой в знак согласия. Смущал его только вид Гриши и особенно его фантастический костюм. На дынеобразной голове Гриши Банного качался клок седых волос, словно чуб у запорожца, широченные парусиновые брюки были разорваны на колене, из разбитых лыковых лаптей, надетых на босые ноги, торчали, как дула пистолетов, черные большие пальцы. Самую же замечательную часть костюма составлял огромный цветной платок, повязанный на тонкой Гришиной шее в виде галстука. Рубашки не было совсем. Гриша беспрерывно запахивал рыженький короткий пиджачок, чтобы не видели его голого живота. В руках он держал невероятных размеров старомодный купеческий картуз синего цвета с лакированным козырьком.

– Мне, товарищ уполномоченный из города, чрезвычайно понравился ваш содержательный и в высшей степени остроумный доклад… – вкрадчиво и тихо начал Гриша Банный, косясь на Ахтырова, словно спрашивая: «А вы меня, Алим Алимыч, не отругаете потом за мою смелость?»

Кукушкин важно откинул назад маленькую голову; ему пришлись по душе слова Гриши, он совсем не ожидал таких умных слов от оборванца.

– Прямо скажу: прекраснейший доклад! – продолжал Гриша. – Я, пожалуй, ничего подобного и не слышал за всю мою жизнь-с… такие доклады можно услышать раз в сто лет. Но ничтожные неясности, мелочи, которые могут покрыть туманом главное в вашем ценнейшем докладе, являющимся своего рода произведением искусства-с, заставили меня обеспокоить вас пустяковыми вопросами…

– Пожалуйста. Очень рад… – приветливо сказал Кукушкин.

– Благодарю вас… Я позволю себе в начале моего краткого слова сделать маленькое путешествие в далекое прошлое человечества. Впрочем, сразу же оговорюсь, чтобы вы меня правильно поняли: я изучал в свое время труды товарища Карла Маркса, товарища Энгельса и даже – сочинения философа-самородка Отрокова… о гениальных трудах товарища Сталина нечего и говорить. Изучал довольно досконально физику по книге Поморцева М. М. Кой-какие познания имею в артиллерии, главным образом в стрельбе по противнику с очень больших расстояний и с хорошо замаскированных позиций… Ближний же бой, особенно, знаете, штыковая атака меня как-то мало интересовали…

– Покороче, товарищ Банный! – напомнил Пронин.

– Слушаю… Ну-с, когда вы коснулись темы о бесчисленных врагах в нашей стране и о роли товарища Сталина во всей этой сложнейшей ситуации, я вспомнил презабавную историю про Зевса и Прометея, очень весело описанную в одной трагедии. Некультурный Зевс восстал, знаете ли, против папаши своего Крона, а так как в то время не было еще ни артиллерии, ни винтовок, то пустил на папашу громы и молнии. А некий молодой человек, очень простого, я бы даже сказал – народного происхождения, по имени Прометей восстал на коварного Зевса совсем безоружный, только с мыслью и словом-с… Ситуация получилась пресквернейшая: у одного громы и молнии, у другого – шиш, одни свободолюбивые мыслишки. А дело-то все, доложу я вам, из-за сущего пустяка получилось: Прометей оказался не чист на руку и украл… знаете ли, какую чепуху он украл? Огонь. И кончил он, знаете ли, бесславно: приковали его к горе – на Кавказе дело было – в грудь ему гвоздь забили, да коршуна приставили, чтоб он его день и ночь клевал – не воруй! Но самое замечательное во всей этой весьма поучительной истории состоит в том, что Зевс победил папашу своего Крона по указке Прометея, а отблагодарил его цепями и, так сказать, вечным рабством…