Сулейман Велиев - Триглав, Триглав

Что требуется от него в данный момент? Сидеть - тихо, смирно. Терпеть. Ведь главное - выжить. А сохранить жизнь в такое время - это тоже почти героизм... Правда, он денщик у коменданта лагеря. Но не вечно же он будет денщиком! После войны все войдет в свою колею. И где бы он ни находился, его профессия обеспечит ему спокойную жизнь. Его надежда - скрипка, она принесет ему новое счастье...

Так он поступал и мыслил. Ради спасения своей жизни он отвернулся от товарищей. Однако при встрече с ними ему всякий раз было неловко. Бедственное положение пленных со стороны было еще виднее. "Я помог бы им, если была бы возможность", - утешал он себя. И возможности помочь не находил... Сделав один шаг по пути предательства, он вот-вот готов был сделать и другой, и третий. Когда совесть уснет совсем, что помешает ему стать законченным предателем? Совесть он всячески усыплял. Но, видимо, делал это недостаточно быстро и не смог сразу же повести себя с немцами как верный лакей. Об этом напомнила ему звонкая хозяйская пощечина. А потом оглушающий подзатыльник... А потом - удар стеком. Мезлум получил его, зайдя по ошибке не в тот туалет, где была надпись: "Для русских", а в тот, где изволили бывать немцы.

Так начал он вкушать сладость "новой жизни", познавать блага своей службы победителям. Немного требовалось времени, чтобы понять: любого из предателей немцы ставят ниже самого последнего своего солдата.

Однажды, когда Мезлум шел по лагерю, кто-то запустил в него тухлым яйцом.

- Получай, предатель!

Так от своих соотечественников он услышал слово, кратко подводящее итог всему, и впервые в жизни заплакал. Все ненавидят его, никого не интересует и никому не нужен его талант. Почему? Отчего? Да, он не захотел рисковать, но ведь он никого не выдал! За что на него ополчились?

Он не сознавал еще, что, выйдя из общей шеренги людей, решивших бороться, он уже совершил измену. Не сразу уразумел, что лишился, как говорят, и каши Али и каши Вели*. Правда, этим открытием, когда оно пришло, он уже ни с кем не мог поделиться: ни один человек в лагере не желал с ним разговаривать...

______________

* Пословица. Дословно: не пообедал ни у Али, ни у Вели.

Когда немцы перевезли военнопленных на итальянскую землю, комендант поручил ему смотреть за ними, доносить на тех, кто стремится к побегу.

Мезлум не проявил должного энтузиазма в этом деле. "Я не могу... Со мной не говорят... не подпускают близко", - оправдывался он.

Вскоре группа военнопленных совершила побег. Комендант - наивная душа обвинил его в содействии беглецам. А может, хотел припугнуть? Однако так и так Мезлуму грозил штрафной лагерь. И гнить бы ему в первой яме, если бы не хозяин этого ресторана, который слышал Мезлума, оценил его игру... и купил его у коменданта.

С тех пор (хотел он того или нет) принялся Мезлум развлекать господ всех мастей. С тоской и страхом думал он о своих прежних товарищах, желал и боялся их увидеть. Наверное, он согласился бы и голодать с ними, но согласятся ли они принять его в семью голодных, да непокоренных?

Вести о тех, кто вырвался из плена и теперь героически сражался с врагом, передавались из уст в уста.

Много слышал Мезлум об Аслане. Знал, что он с друзьями воюет где-то рядом. "Вот Аслан ведь не струсил, не пал духом и меня предупреждал. А я? с тоской спрашивал себя Мезлум. - Я - изменник. Жалкий ресторанный скрипач..."

Он метался в поисках выхода. И естественно, его настроения не мог не заметить хозяин квартиры, умный, проницательный человек. Постепенно он выпытал у Мезлума все. И однажды, как бы между прочим, обронил, что встретиться с партизанами можно... Кто ищет, тот найдет...

Вот, казалось, самый простой и правильный выход из положения. Но Мезлум вспомнил свой разговор с Асланом. Тогда он в ответ на предупреждения Аслана заявил, чтобы на него не рассчитывали, он выключается из борьбы. И добавил: "Я не стану слизывать то, что сплюнул". А что он сплюнул, несчастный? Что сплюнул: дружбу, верность, товарищество? Думал ли он тогда, что этим плевком рвет связь с родиной? Что за этот плевок товарищи могли уничтожить его? Имели право. Они почему-то не сделали этого, но недаром Аслан сказал: "Пожалеешь!"

...Мезлум играл что-то легкое, пошленькое, а тяжелые думы вертелись у него в голове, и не было от них спасения.

Он оборвал мелодию. И тотчас молодая дородная дама, сидевшая с пожилым тучным офицером, поманила его пальцем.

Они велели ему играть здесь, у стола.

Мезлум безропотно исполнил заказ. Офицер сунул ему деньги, весело констатировал:

- Неплохо играешь. Я буду приглашать тебя к себе домой. Я о тебе слышал. Хм, счастье твое, что ты музыкант, а то давно бы отправился на тот свет!

Мезлум согласно кивнул головой и пошел на свое место.

Офицер что-то шепнул на ухо своей даме.

- Эй, послушай, - закричал он вслед Мезлуму. - Иди-ка сюда!

Мезлум вернулся.

- Ты сыграй, а я спою! - сказал офицер, осушив бокал.

И заказал Мезлуму антисоветскую песню.

Мезлум помрачнел. С минуту он не знал, что ответить. Вот он, последний рубеж! Перейдя его, он станет законченным негодяем.

Прежняя трусость дорого обходилась. Что делать? Подчиниться? Довольно с него. Уж если пошел по пути зла, то сверни хотя бы с половины дороги.

И Мезлум, побледнев, сказал:

- Господин офицер, я не знаю этой песни.

- Не знаешь?

- Не знаю, господин офицер, - повторил Мезлум, чувствуя, как что-то светлое и большое входит в его душу.

- Не ври, собака! Сейчас ты у меня заиграешь! - заорал офицер и потянулся за револьвером. Женщина остановила его и кое-как успокоила.

Не оборачиваясь, Мезлум медленно направился к своему месту, чувствуя на спине ненавидящий взгляд офицера, какого-нибудь разбушевавшегося мельника, колбасника или повара, кое-как затянутого в военную форму, никогда не нюхавшего пороха и потому такого храброго наедине с безоружным, в присутствии своей женщины.

- Вон! Вон из ресторана, проходимец! - кричал вслед ему пьяный офицер.

Мезлум в растерянности остановился. Проходимец! Это слово как кнутом хлестнуло его. А офицер, видя, что Мезлум и не думает подчиниться, закричал еще громче:

- Эй, болван, не тебе ли говорят? Вон отсюда! Ты здесь - чужой! Понял? Не будь скотиной, как эти макаронники!

Тут случилось то, чего немец никак не ожидал: сидевший неподалеку молодой итальянец вскочил. Его смуглое лицо налилось кровью, потемнело. Он сказал:

- Это - предатель, - тонкая рука мимоходом указала на Мезлума. - А почему ты оскорбляешь нас, итальянцев?!

- Ого, а ты кто такой? - офицер тоже побагровел.

- Я - итальянец, сын этого края. А ты кто?

- А я - офицер фюрера. И сейчас я докажу тебе это на деле!

Офицер, несмотря на тучность, необыкновенно проворно встал, подошел к итальянцу, подышал ему в лицо и вдруг изо всей силы ударил его по щеке. Итальянец качнулся, выровнялся и двинул немца кулаком в подбородок. На мгновенно вспухших губах офицера выступила кровь, он едва удержался на ногах.