Сулейман Велиев - Узлы

Назиля, видимо, по-своему истолковала задумчивость Васифа. Закинула ногу на ногу и будто не заметила, как высоко откинулась пола халата.

Васиф поднялся, отошел к окну.

- Где же Балахан?

- Подожди, придет, никуда не денется. Тебе скучно со мной? Я не умею занять тебя? Да? Ах, что проку в пустых разговорах. Давай лучше закусим.

- Спасибо, я недавно ел.

- Тогда выпей немножко. Настроение поднимется.

- Дождемся Балахана.

Она захлопотала у серванта, словно боялась, что он уйдет и она снова останется одна с надоевшим попугаем, с собственным отражением в зеркале, которое она так любила разглядывать раньше.

- Ничего не будет, если без него выпьешь, мир не рухнет. Эх, Васиф, хороший ты человек, но есть в тебе что-то такое...

Она поставила перед ним вазу с яблоками, хрустальную стопку, бутылку армянского коньяка. И, конечно, забыла начатую фразу.

- Извините, Назиля-ханум. Не могу один.

- Ну рюмочку! За мое здоровье. И откуда в тебе все эти старомодные приличия? Вот Балахан совсем другой. Вполне современный человек. Ты думаешь, я уверена, что он сейчас на совещании в Совмине? Эх, Васиф... Наивная душа. Я бы тебе рассказала одну историю... Да боюсь, на ногах не устоишь от удивления.

- Расскажите, - он прошел за ней на кухню. Назиля опустила голову, все в ней выражало колебание: приподнятые плечи, бегающий взгляд, рука, бездумно ввинчивающая в стол хрустальную стопку.

Даже под слоем пудры было видно, как побледнела вдруг Назиля, жалко, виновато улыбаясь Васифу.

- Нет, не сейчас. Сейчас нельзя, невозможно.

Ему стало не по себе. Какие признания застряли в ее горле? Что это всерьез или игривость скучающей женщины? А может, она относится к нему с нежностью сестры? Но он-то, Васиф, не может смотреть на нее иными глазами. Для него Назиля - будь она даже писаной красавицей - была и останется женой двоюродного брата. Сам черт не разберет этих женщин. Не поймешь, не уловишь грань между искренностью и притворством.

- До свидания. Я пошел, - крикнул он ей уже от двери. - К тете должен успеть. Оттуда позвоню Балахану.

Назиля вышла следом на лестничную площадку, болтая как ни в чем не бывало:

- Будете в городе, заходите, непременно заходите к нам. Считайте, что наш дом - ваш дом.

Она протянула ему розовую ладонь. Теплые, нежные пальцы тихонько погладили его руку.

- Непременно, - почти прошептала она.

Сбежав по ступенькам, Васиф обалдело помотал головой. Только руки коснулась - как пламенем обожгла. Вот тебе и жена халаоглы... Счастлив ли он с ней?

Кто знает...

Ночевал он у тетки. Здесь уже привыкли к его неожиданным наездам, улеглось и волнение первой встречи. Все вошло в колею. И случалось, тетушка Зарифа так же ворчала на Васифа, как и на остальных членов семьи. Может быть, поэтому из всех домов, где встречали и провожали его обязательной фразой "наш дом - твой дом", именно здесь ему было легко и непринужденно.

Но в последнее время, когда, казалось, судьба перестала подбрасывать ему испытания, когда работа целиком поглотила все помыслы и не было повода сомневаться в успехе, он вдруг затосковал.

Каждый раз, приезжая в город к тетушке Зарифе, он к вечеру вдруг стал исчезать из дому. Причем делал это, как мальчишка, несмело, смущаясь от неизбежного вопроса: "Ты куда, Васиф?"

- Не знаю... Так, пройтись, я скоро вернусь, - отвечал он, ненавидя себя за проклятую стеснительность, за нелепые, будто извиняющиеся слова.

Часами простаивал он в темных углах улицы, прятался за столбы и в тени подъездов, наблюдая за пассажирами четвертого автобуса. И каждый раз, когда приближалась машина, сердце его начинало так стучать под ребрами, словно готово было выскочить. Раньше он понятия не имел, откуда приходит и куда уходит автобус номер четыре. Это его просто не интересовало. А теперь он весь маршрут и все остановки знал не хуже регулировщиков. И если случалось на улице встретить эту машину, он, как доброго знакомого, провожал ее взглядом, пока она не скроется за поворотом.

"Осел, - думал он о себе. - Почему тебе кажется, что ты, дожив до седых волос, должен отчитываться за каждый шаг? Старческое любопытство тетки кажется тебе едва ли не ответственностью за твою судьбу... Осел... А сам-то ты знаешь, куда тебя вынесут ноги в этот дождливый вечер? Знаешь, отлично знаешь! Это как наваждение. Если бы тебе наглухо завязали глаза, ты, как слепая собака, придешь к той же остановке на проспекте Нариманова. Ты будешь торчать здесь до последнего автобуса. Будешь умирать и воскресать от каждой встречной, отдаленно напоминающей Пакизу. Будешь стыдиться водителей и кондукторов, которые наверняка уже приметили тебя. Где ты, Пакиза?"

Неужели его величество случай, воспетый и превознесенный романистами, не распахнет однажды створки автобуса, не вынесет в потоке пассажиров ту единственную, которая подарила муку и радость ожидания. Как чуда ждал он случайной встречи в этом огромном городе.

Он научился издалека различать приближение автобуса номер четыре по звуку мотора, узнавать в лицо многих пассажиров этого маршрута. Ему иногда казалось, что и они знают его тайну - сколько можно прятаться за газету?

Как-то Васиф допоздна, до последнего рейса простоял на остановке около дома Пакизы. Ее не было ни в одной из машин. Может быть, Пакиза приехала на такси? Кто знает...

"Эх, Васиф, Васиф! Не видать тебе, наверное, Пакизы, как собственный затылок. Но ты сам приговорил себя к ожиданию.

Где ты, Пакиза?

Сколько можно ждать тебя, Пакиза?

Эх, Васиф, Васиф, - подсмеивался он над собой, - сколько мук приносят робость и гордость. И почему ты вместо того, чтобы торчать этакой неотъемлемой достопримечательностью перекрестка, не можешь просто постучать в ее дверь? Почему? Вот в кармане адрес и телефон... Впрочем, однажды он позвонил. "Алло? Я слушаю, - теплый голос Пакизы прозвучал, казалось, совсем рядом. - Алло... Кто это?"

Почему он промолчал тогда? Не нашел слов? Или вдруг показался нелепым, ненужным и этот звонок и ожидание? Не ему принадлежала ласковость ее голоса, не ему. Наверное, не его звонка ждала она у телефона.

В следующий свой приезд он позвонил в институт. "Она на лекции... Через полчаса..." - ответили в деканате.

"Сегодня обязательно! Сегодня! - решил Васиф. - Так дальше продолжаться не может". Он почти бегом добрался до остановки.

В последнее время один вид автобуса номер четыре вызывал в нем тоску. Вон, остановился и отошел. Поравнявшись с Васифом, машина фыркнула, выпустив струю отработанного газа, будто в насмешку: "Огонь давно погас, бедняга, но ты тешишься его теплом!" С какой-то беспощадной неумолимостью шли и шли мимо тяжело припадающие на один бок автобусы. Нет... Нет... Снова нет. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Васиф обернулся. Немолодой лейтенант милиции почти не скрывал своего подозрительного любопытства. Васифу стало не по себе. Дожил, уже милиция приглядывается. Может, думает, по карманам шарю в толчее. Он поспешил уйти, не дождавшись очередной "четверки". Шел и боялся оглянуться. Шел и клял себя, набирался решимости остановить первое встречное такси, убраться подальше от этой улицы, остановки, от любопытных взглядов. Но пока теплилась в душе хоть маленькая надежда...