Георгий Венус - Война и люди (Семнадцать месяцев с дроздовцами)

И, харкнув, плюнул в лицо Ивану Петровичу.

...К вокзалу подъезжали все новые и новые сани. Все новые чемоданы выстраивались на площади.

- ...вашу мать! Перевозчики костей нестреляных!..- еще раз обернувшись, крикнул на всю площадь офицер в лохмотьях.

- ...Поручик, я не могу больше!

- Но, поручик, ведь нельзя же... Идем!.. Еще два шага... Мы медленно шли по пустым улицам, тщетно ища лазарета.

- Будь он проклят... весь этот хутор... с пристройками! - уже устало, точно нехотя, ругался поручик в лохмотьях, тоже, как и я, едва передвигая ногами.

Пройдя еще два квартала, я остановился.

- Идите один... Я лягу...

Поручик в лохмотьях что-то ответил - глухо и невнятно. Потом замолчал...

- Эй!..- вдруг закричал он надо мною.- Эй, подвези! В лазарет нам...

По улице на широких санях, крытых буркой, проезжал молодой кубанец с серебряным кинжалом за поясом. Обгоняя нас, он обернулся. Свистнул.

- Наших вот Макаренко верните, апосля, единники, говорить будем!

И, причмокнув губами, он стегнул лошадь и скрылся за углом соседнего проулочка.

Братья Макаренко были вожаки левого крыла Кубанской Рады, высланные генералом Деникиным в Константинополь.

- Вставайте!.. Да встаньте же!.. Поручик в лохмотьях тянул меня за рукав.

- Говорю, встаньте!.. Поедем сейчас!.. Около панели стояли низкие, извозчичьи сани. Прищурив слезящиеся от солнца глаза, старик извозчик кивал головой.

- Привстань, сынок! Довезу уж!..

Поручик в лохмотьях взял меня за пояс. Приподнял. Какая-то девочка подбежала к нам и остановилась. Потом подскочил мальчишка.

- Цыц вы!..- крикнул извозчик.- Спиктакль вам, что ли?..

- Помирает, дяденька?.. Дяденька, помирает?..- услышал я звонкий голос девочки.

- Цыц, байстрюкы!

...Отвернувшись в другую сторону, мимо нас прошел какой-то полковник...

Женщина-врач, дежурная сестра и санитары забегали по коридорам.

- Некуда их?.. Сестра Вера, в пятой донец, этот,- как его...- не помер?..

- Сестра Вера!

- Дезинфектор!..

Нас раздевали в клетушке около дезинфекционной.

- Осторожней! Осторожней!..- просил, подняв к голове руки, поручик в лохмотьях, когда санитар взялся за его папаху.

- О-сто-ро-жней!

За папахой поручика, подымая волосы вверх, тянулась какая-то грязная, кровавая тряпка.

- Черт возьми! - сказал санитар.- И ходите?..

Потом нас понесли. Поручика в палату для раненых. Меня - к тифозным.

В этом лазарете, номера его я не помню, я перенес два последних приступа возвратного тифа, там же заразился сыпняком и переборол его.

ЕКАТЕРИНОДАР

- Заберите немедленно костыли! С плацкартой, что ли?..

- Не тронь строевых!

В углу вагона поднялся бледный вольноопределяющийся-марковец.

- Думаешь,- строевой, его и под жабры можно? Не тронь! - И, повысив голос до крика: "Не тронь!" - он подскочил и, вырвав из рук моих костыль, замахнулся на полковника.

- А ну, штаб, подходи!.. Я тебя... по-марковски!.. Полковник опешил. В вагоне загудели солдаты:

- Непорядок это, господин полковник!..

- Потесниться, аль здоровых согнать...

- Довольно надругались!.. Хватит!..

- Я доложу!.. Я это так не оставлю!..- грозил мне полковник.Большевизация!..

Не отвечая, я сидел неподвижно.

* * *

- Фронт его не гноил! Смотри,- песок сыпется, а галифе с кантиками!.. Туда же!..

Сидящий напротив меня поручик оправил на груди солдатский "Георгий".

- Поручик, вам в Екатеринодар?.. Тоже?.. Я молчал.

- Вы, может быть, ноги продвинете?.. Поручик!.. Я отвернулся, ближе к себе подбирая костыли.

Три дня тому назад, на второй день моей нормальной температуры, меня выписали из лазарета.

- Месячный отпуск,- сказал председатель врачебной комиссии.Сле-ду-ю-щий!.. Я возмутился:

- Но куда я пойду? Ведь это бессмыслица, доктор!.. Я не могу еще в полк,- вы понимаете!.. В отпуск?.. Да вы меня под забор гоните!..

Доктор пожал плечами.

- Ваша койка уже занята. Езжайте куда хотите... Что ж делать?..

Опираясь на костыли, все время пытаясь ступать на пятки, я медленно вышел в коридор. Пальцы ног, посиневшие после тифа, нестерпимо болели.

- Ну что? - спросила меня в коридоре сестра Вера. Я молча прошел в канцелярию.

...За окном бежали кубанские степи.

- Отойди!..

Полковник в галифе, вновь было показавшийся в вагоне, прижался к дверям.

Солдаты переглянулись.

- Разошелся-то! А!..

- Да не шуми ты!..

- Теперь уж зря будто!..

Подбодренный солдатским сочувствием, полковник вдруг выпрямился и гордо вскинул под мышкою портфель. Но под его сдвинутыми бровями старческие глаза бегали так же трусливо.

- Странный какой! - шепотом сказал поручик с "Георгием", кивая на вольноопределяющегося.- Фу ты, господи! Еще каша заварится... Уймите его, поручик!

Я молчал.

- Да уймите его, ребята! Ведь на людей, ребята, бросается. Непутевый какой-то...

На полу, среди седых станичников, сидела молодая казачка.

- Сам ты непутевый! - звонко закричала она.- Мало,- человека испортили, теперь еще обидеть ловчитесь, ду-роломы!..

- Молчи ты! Баба!.. Я тебя за слова за эти! Но солдаты опять загудели.

- Бабу не тронь!..- вступились за нее и седые станичники.

- Правильно баба толкует!..

- Да вы б лучше, господин хорунжий...

- Руки не доросли, чтоб бросать-то!..- кричала казачка, уже наступая на поручика.- Других бросать будешь!., я тебя, да с Еоргием твоим!..

А поезд уже подходил к Екатеринодару.

На шумном перроне Екатеринодарского вокзала вольно-определяющийся-марковец подошел ко мне снова. Глаза его блуждали.

- Господин поручик, разрешите доложить? Опираясь на костыли, я остановился.

- Господин поручик, разрешите немедленно же по вашему приказанию,быстро, точно рапортуя, рубил он,- мобилизовать всю эту штаб-офицерскую сволочь из примазавшихся, и на станции Ольгинской, не рассыпая в цепь... в цепь... Пулемет... Часто... Кровью...

- Истерик! - сказала за мной какая-то сестра.

Навалившись на костыли, я быстро отошел в сторону.

По слухам, на станции Ольгинской несколько дней тому назад была уничтожена чуть ли не вся Марковская дивизия. Я вспомнил об этом, отойдя от вольноопределяющегося. Но его уже не было видно.

- ...Неужели это правда?.. И... и... и комнат нет?..- заикаясь, спрашивал возле меня какого-то полковника остроносый военный чиновник, блестя из-под очков узкими, как щель, глазами.

- Комнат?.. Я бы и за ватерклозет, извините за выражение...

Кто-то меня толкнул. "Виноват!" - извинился кто-то другой.

- Петя!.. Петя!..- на груди у пожилого, ободранного подпоручика плакала женщина в платочке.- Петя, а Витя где?.. Петя!..

Возле подпоручика стояла девочка. Склонив набок голову, она играла темляком его шашки.

...Я опять навалился на костыли.

Около входа в зал III класса звенели чайниками калмыки Зюнгарского полка. Вдруг калмыки расступились.