Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

Задержав дыхание, стараясь не шуметь, Топильцын, пятясь, выбрался из сарая, а его напарник даже не заметил этого. На следующий день Белецкий пытался заговорить со своим товарищем, но тот ушел от беседы. В течение еще нескольких дней Топильцын избегал встреч со своим недавним товарищем по исследованиям и, как только представилась возможность, уехал. Больше о Белецком он никогда не слышал и даже вспоминать о нем не хотел.

Но Топильцын лишь обманывал себя: впоследствии он понял, что постоянно возрождает в памяти ту картину, которой был свидетелем во время своего последнего посещения злосчастного сарая. Доктор понимал: это то, что ему надо. Память об окровавленном теле на крюке вызывала отвратительную дрожь, но где-то глубоко в подсознании росло чувство, что именно такой объект для опытов и необходим. Бессловесные твари тем и проигрывали человеку, что были бессловесны. А вот если ставить опыты на людях…

Врач мучился довольно долго, пытаясь найти такое решение, которое не пошло бы вразрез с его совестью, но вместе с тем удовлетворило темные запросы подсознания. Ответ ему подсказал верный Петька, посвященный во все тайны доктора. Он предложил создать человека специально для опытных целей. Совершенно ясно, что неизвестный с улицы для этого не годился — совесть замучила бы доктора из-за любого бродяги, которого никто бы и не хватился, что уж говорить о тех, кого могли разыскивать! Петька высказал великолепную идею: создать человека искусственным образом, чтобы впоследствии проводить исследования над живым существом, о котором, кроме его создателя, никто и знать не будет. Правда, данное предложение было высказано весьма туманно, Петька не думал о том, каким именно образом можно реализовать идею, но доктор Топильцын загорелся. Теперь он знал, в каком направлении должна двигаться мысль! Перед ним наконец стояла ясная задача, которую надо было решить! А уж это-то он умел…

Прошло еще немало времени, прежде чем изыскания Топильцына завершились успехом. Годами кучер Петька помогал ему во всем. И вот однажды в одну тихую ночь в подвале дома доктора случилось чудо: в скудно освещенном помещении, где находились всего два человека, вдруг забилось третье сердце, разгоняя по жилам кровь. Существо испустило полустон-полухрип, и доктор от радости захлопал в ладоши. У него получилось! Последовала небольшая подготовительная работа, буквально на неделю, и опыты можно было начинать…

— Понимаете ли, Иван Степанович, я его оживил! — говорил врач с лихорадочно блестящими глазами. — Я продолжил свои исследования! На живой материи! На этом человеке!..

Он откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Теперь его голос звучал более спокойно.

— Вы не представляете, господа, что это за тварь… Это сгусток боли… Пульсирующий, живой, трепещущий комок страданий… Ооо… Сколько терзаний он испытал на своем недолгом еще веку!.. И как только я его ни бил, как ни калечил, как ни истязал!..

Долгую минуту царило молчание. Асорин и Криницкий, потрясенные рассказом доктора, ждали продолжения. Топильцын дышал часто и сидел, откинувшись всем телом на спинку кресла, все так же не открывая глаз.

— Все вы думали, что у меня в доме проживает родственник? — доктор открыл глаза и посмотрел на склонившихся над ним людей; он рассмеялся. — Да-да, Иван Степанович, и вы, Павел Васильевич, пожалуй, вы были правы! Мы теперь с ним так сроднились — не разлей вода. — Он вдруг подался вперед всем телом. — Да и кроме того, в его жилах течет и моя кровь, а для создания его тела я пожертвовал малой частью своего. Я назвал его Фредерик. Он выглядит отвратительно. Косые руки, кривые ноги… На лицо лучше вообще не взглядывать при свете…

Раньше было проще с ним. Я его терзал — он кричал, проклинал меня, просил остановиться, плакал… Поначалу он меня мог этим разжалобить, и я оставлял свои опыты… Но с течением времени я черствел и уже не обращал внимания на истошные крики, жалил его дольше и глубже, терзал, рвал, но всегда знал меру и давал ему время восстановиться. А потом… Потом я заметил изменения в его поведении. Сначала он перестал кричать, сжимал крепче зубы, чтобы ни один звук не вырвался из его измученной глотки. Скоро после того стал наблюдать на устах Фредерика улыбку, сначала робкую, потом все более и более уверенную. Я жгу его каленым железом — а он улыбается, я режу его ножом — а у него рот до ушей. День за днем я видел это, и ужас постепенно овладевал мной. Фредерик все время был прикован крепко, он не мог вырваться — мы с Петькой не раз проверяли, — и я мог быть уверен, что он не сбежит, что за его улыбкой не прячутся планы освободиться и покончить со мной. Но я не мог отогнать этих мыслей. Я боялся, очень боялся…

Доктор на некоторое время замолчал, потом дико, хрипло расхохотался:

— Если в то время я очень боялся, то что же нынче? — Лихорадочным блеском глаз он обдал сначала Асорина, потом Криницкого. — Теперь я просто в ужасе, господа! Он все-таки сбежал! — Топильцын схватился за голову. Иван Степанович попытался было приблизиться к нему, но доктор взмахнул рукой, и Асорин застыл на месте. — Фредерик… убил… Петьку… моего Петьку!..

Отсветы огня, бегавшие по лицам собравшихся в комнате мужчин, стали казаться зловещими.

— Ах, что было вчера! Прошедший день, безоблачный и ясный! Я уж думал все, Петька нашел Фредерика, снова его приковал как следует!.. Но утром… утром его снова не было на месте!

А сегодня вечером, когда я возвращался домой… увидел на обочине дороги растерзанное тело. Это был Петька. Ох, он мучился… Как, должно быть, он мучился!..

Топильцын снова вскинул глаза на своих слушателей.

— Понимаете ли, господа, Фредерик мало того что перестал бояться боли, он каким-то непостижимым образом начал испытывать от нее удовольствие! Поверьте мне, это-то я наблюдал не раз! От его реакций на очередной болезненный укол у меня волосы дыбом вставали. Он улыбался во весь рот и утробно урчал. Жутко, скажу я вам…

И вот сегодня обнаруживаю буквально в двух шагах от дома Петьку! На теле множественные раны, лицо — кровавая маска, повсюду порезы, ноги-руки выгнуты под невообразимыми углами!.. Страшно смотреть! И представьте, гляжу я на это все и вдруг понимаю, что какой-то негромкий звук слышится… Голову поднимаю, оглядываюсь по сторонам медленно, пытаясь найти источник звука… И замираю! Хоть уже темновато было, но увидел я, как в кустах сидит Фредерик, на меня смотрит и будто урчит так же, как раньше… при моих опытах… Не помню, как до вас, Иван Степанович, добежал…

Асорин не сразу понял, что рассказчик хотел бы перевести дух, и лучшим средством сейчас для него была бы очередная стопочка. Дождавшись своего, Топильцын завершил повествование: