Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

Как нам потом сообщили, ночью у генерала случилось несколько приступов кашля. Но уже на следующий день он выступил с заявлением, в котором назвал коммунистов язычниками и призвал народ не забывать о том, что делает нашу молодую страну великой: единство, справедливость, развитие, демократия и вера в бога. И с этим согласился каждый. Сидя в варунге [269] Варунг — индонезийская разновидность кафе, как правило, небольших размеров. , попивая сладкий черный кофе и покуривая кретек [270] Кретек — (индон. kretek) — сигареты, как минимум на 1/3 заполненные лепестками гвоздики, которые изготавливаются из индонезийских сортов табака. , я только и слышал со всех сторон: ого, какой он умный человек. Он совершенно прав. Я полностью с ним согласен. Поднимаясь утром с постели, генерал оставил разрезы на простынях, затем то же самое произошло с утренней газетой, а за этим последовало небольшое происшествие с кошкой — к счастью, не смертельное.

Выходя из варунга, я догадывался, что встречу на улице Куранга, и он действительно был там, стоял и улыбался.

— Что ему нужно теперь?

— Ему нужна защита от смерти. Он должен уметь выжить под вражескими выстрелами. — Куранг потряс головой. — Он хочет стать Вечным Президентом, лейтенант. Только так он сможет все исправить. — Куранг подмигнул мне. Это показалось мне оскорбительным, и я попытался его ударить, сам не знаю, почему. Он был дукуном, и я должен был догадаться, что он не позволит мне этого сделать. Меня отбросило назад взрывной волной, которая будто бы ударила из-за его левого уха.

— Но генерал не хочет исправлять все, — сказал я, как только сумел восстановить дыхание. — Люди устали от нищеты, они устали смотреть, как президент спускает все на шлюх и личные…

— О да, деньги. Они тоже будут. Но сперва идут вещи поважнее, лейтенант, и сейчас для генерала важнее всего долголетие. — У него под кожей явно что-то шевелилось, теперь я был уверен в этом: под кожей на его щеках извивались длинные черви. Их можно было принять за рубцы от ожогов, но они двигались, и его волосы тоже странно топорщились: из них будто бы торчали пальцы. — В Джокьякарте [271] Джокьякарта — город на острове Ява в Индонезии. живет один очень старый козел. Господину генералу нужна его печень.

Прежде чем уйти, я оглянулся на Куранга, который все еще стоял за моей спиной, и внутри которого по-прежнему шевелились все эти твари.

— Может быть, вам стоит обратиться к доктору, — сказал я.

Он обернулся, но я не знаю, что произошло после, потому что я просто убежал. Помню, что в течение следующих нескольких недель я не смотрел в зеркала и даже брился вслепую. Моя дочь увидела порезы на моем лице и спросила, не дрался ли я с ведьмами. Я долго думал, что же ей ответить, и, наконец, сказал, что да, я дрался, чтобы защитить ее. Затем я поцеловал мочку ее уха, прямо в крошечную золотую сережку, и она протянула мне новый рисунок. Я попытался заставить себя гордиться ею, как гордился ее братом, когда тот получал высшие баллы по математике, но это было просто ужасно. Я спросил ее, что это.

— Это чтобы защитить тебя, папочка, — упрямо повторила она. Я так и не понял, что это было. Там были желтые глаза, но вокруг них — непроглядная темнота и что-то вроде рта, если я правильно разглядел клыки. Интересно, что я должен был почувствовать, благодарность? По крайней мере, она начала рисовать лица.

Я полетел самолетом. Мне нужна была не сама Джокьякарта, а деревенька рядом с ней. Держа руки в карманах, я говорил всем, что ищу очень старого козла. Все думали, что я собираюсь его купить, поэтому каждый уверял меня, что именно он — владелец этого козла, или, если козла у него не имелось, мне предлагали то трехрогую корову, то безголовую курицу. Но потом мне встретились школьники.

— В этой деревне есть очень старый козел?

Они смотрели на меня большими голодными глазами. Я дал им денег, и пошел туда, куда они указали.

В маленьком домике под ивой сидел полуслепой от старости и химикатов человек и напевал себе под нос. Он отвел меня в апельсиновый сад, чтобы показать козла, а сам остановился у обочины, насвистывая. Животное, прихрамывая, паслось в траве и жевало апельсиновые корки. Оно выглядело слабым, но все же было привязано к дереву веревкой.

— Он не продается, знаете ли, — сказал старик, помахивая тростью. — Мы с ним всегда были вместе. Мы родились в один день, и я не могу разлучиться с ним. — Это было похоже на правду: одинаковые белесые глаза, волосы и шерсть одинакового цвета дымчатой кости. Даже непомерно длинные задние ноги козла двигались, напоминая походку старика. Может быть, они были сиамскими близнецами. Я достал сигарету.

— Я не собираюсь его покупать. Как вы думаете, что произойдет, если он умрет?

— О, я не думаю, что это случится. Ему уже сто два года.

Козел поднял голову и не сразу смог сфокусировать на мне взгляд пораженных катарактой глаз. Он был старше моего отца. Я даже представить не мог, каким был мир в то время. Он родился задолго до начала времен. Он пережил голландцев, японцев и снова голландцев [272] Речь идет о периоде зависимости от нидерландской короны (1798–1942 годы), японской оккупации (1942–1945 годы), войной с Голландией и Великобританией за независимость (1945–1950 годы). . Он и не подозревал, что сын родины может причинить ему вред. На секунду сигарета замерла у меня в губах. Козел заблеял голосом полным тоски. Спотыкаясь, он направился в нашу сторону, переставляя облысевшие ноги с потрескавшимися копытами.

— Может быть, он устал от жизни, — предположил я.

— Чепуха, — отозвался старик. — Он будет жить вечно.

Сперва я хотел приманить козла солью и успокаивающе потрепать его шерсть, прежде чем выпотрошить, но в конце концов я просто схватил его за шею, грубо и бесцеремонно, и перерезал яремную вену. Конечно, я и раньше видел жертвоприношения, но на этот раз убийство козла не имело никакого отношения к религии. Я вытер руки о шерсть козла — старая больная кровь, самая отвратительная на свете вещь, — и оглянулся на старика. Я уже знал, что он тоже умрет. Когда жизнь последними толчками покинула тело животного, залив мне ботинки, старик тоже начал истекать кровью. Лишь теперь. Кровь хлестала у него из горла. Я мог взять с собой только одно тело — тело козла, и, хотя я засунул его в мешок, вся деревня знала, что я несу, и молча провожала меня взглядом. А ту чертову сигарету я так и не зажег.

Генерала даже не пришлось уговаривать съесть печень этого старого козла. Он быстро проглотил ее, и, когда последний сырой кусок скатился вниз по его пищеводу, генерал поднял полные энтузиазма глаза. Куранг похлопал его по голове — в этот раз генерал даже не закашлялся — и сказал: