Джозеф Д’Лейси - DARKER: Рассказы (2011-2015)

Он не скрывал, что был арестован за тайную проповедь Корана. Также монахи называли его кровопийцей и обвиняли в том, что он ворует младенцев. Абу Дакри отрицал это, но признавал, что несет в себе слово пророка.

— Нельзя убегать от себя, как это сделал я, когда покинул эмират, а потом позволил себя окрестить, — говорил он, и его губы тряслись, — помни, кто ты есть, — его глаза блестели, как у лихорадочного. Он был на полпути к безумию.

Абу Дакри замолчал и уставился в одну точку. Губы шевелились, но говорил он уже сам с собой. Вскоре появились стража. Когда они начали выводить нас по одному, в дальнем углу всхлипнул миниатюрный человек.

— Domine, Domine, adjuva nos [326] Господи, Господи, спаси нас (лат.). , — прошептал он, кулаки его сжались так, что грязные ногти до крови врезались в кожу.

Вскоре дошла очередь и до меня. Короткий переход, и я у интенданта. При тусклом огоньке свечи он что-то писал в толстой книге.

— Одевай, — под ноги мне упала одежда — холщовая рубаха и штаны.

Какое это блаженство снять наконец трухлявое рубище, пропитанное запахом крыс и сыростью камеры.

Новая одежда — немного потертая, но чистая и сухая, казалась мне тогда лучшим и самым желанным одеянием.

— Быстрее, — прогудел стражник за спиной и указал в угол с бесформенным ворохом позорного тряпья. Я переоделся, и меня повели дальше.

— Что же они все так смердят? — проворчал интендант мне вслед, — вы бы их хоть помыли.

— Скоро засмердят по-другому, — и конвоиры загоготали.

Я ослеп. За долгое время, проведенное при мерцании тусклой масляной лампы, мои глаза совершенно отвыкли от яркого света. Зрение медленно возвращалось. Я начал различать фигуры, стоящие вокруг. Появились очертания рук и ног, затем я увидел глаза, уши и всклокоченные бороды. Многих из тех, кто меня окружал, я видел недавно в камере. Мы оказались в большом зале с высоким потолком, пол размечен на белые и черные квадраты.

С обеих сторон в два ряда стояли заключенные, жмурились от освещения или удивленно озирались.

Все, как и я, были одеты в просторные одежды из холста. На груди у каждого из нас небрежно нарисована шахматная фигура. У дальней стены зала — белые пешки, а у тех, кто в одном ряду со мной — черные.

Второй ряд было сложно разглядеть. Только в самой середине возвышался человек, вид которого сразу бросался в глаза. Руки были скрещены на груди, подбородок вздернут, а взгляд устремлен прямо, с величайшим презрением смотрел он на своих мучителей, и заключение не смогло подорвать силу его духа.

Что-то внутри меня дрогнуло при виде этого гордого профиля. Уж не мог ли я видеть его среди знакомых придворных донов? Возможно. Как этот высокородный человек мог оказаться тут? Я вспомнил друзей, на помощь которых рассчитывал в первые дни ареста, но даже их влияния оказалось недостаточно, чтобы вызволить меня отсюда.

— Ты — бет второй, — стражник сунул мне в руки что-то холодное и тяжелое.

— Что? — показалось, что не только зрение изменило мне, но и слух.

— Запомни, ты — бет второй, — повторил стражник и сделал шаг к следующему заключенному.

— Ты — бет третий, — сказал он ему и протянул короткий меч.

Такой же меч, покрытый налетом ржавчины и засохшей крови, был и у меня. Лезвие тупое, непригодное, чтобы рубить, но острие заточено достаточно для того, чтобы колоть. При взгляде на этот меч я подумал о том, сколько человек держали его до меня, а сколько будут после? И эта мысль неожиданно поразила! Тяжесть оружия словно пробудила из длительного транса. Все это время я даже не думал, куда меня ведут, зачем одевают, зачем нас выстроили на этой причудливой шахматной доске. Значит, придется драться. Но вот с кем? Вряд ли со стражей, большинству из нас нечего противопоставить десятку людей в кирасах. Если бы они хотели, то могли бы порвать нас и без этого балагана с оружием и рубахами. Что тогда?

Черные и белые шахматные фигуры. Тут черные, а напротив — белые. Ужасная мысль поразила меня! Не верю, что Папа мог дать добро на то, свидетелем чего я сейчас являюсь. Значит, монахи действуют с молчаливого согласия короля!

Стражники встали по периметру зала. Из дверей, откуда, видимо, вывели и меня, вышли два старца-монаха, каждого из них держал под локоть юный послушник. Монахи сели за единственный стол у стены, а провожатые встали за их спинами.

Вдоль стен на высоте в два человеческих роста тянулись трибуны. На них появились… Нет, не люди! Чудовища с песьими головами! В совершенном ужасе, боясь выдохнуть, наблюдал, как они заполняли трибуны вокруг нас. В одинаковых черных платьях, различался только оскал ужасных морд, казалось, все они смеялись, но каждое на свой особенный манер. Лишь позже я сообразил, что это люди, надевшие маски псов, но в тот момент не мог пошевелиться от сковавшего меня страха.

Псы расселись, и тишина повисла в зале. Никто не переговаривался и не кашлял. Стояла оглушительная тишина. Только одно место пустовало. В самой середине трибун. Псы ждали.

И он вошел. Морду перечеркивал уродливый оскал. Пес смотрел на собравшихся в зале и улыбался. Нет! Он хохотал над ними! Хохотало его красное платье. Хохотала поднятая рука, рисовавшая в воздухе крестное знамение.

— Защищайте своего короля, — пролаял Пес.

Это была игра. Два монаха по очереди кидали кости, шептали что-то на ухо послушникам, а те громко называли наши новые имена: алеф, бет, гимель или дальт с последующим за буквой числом. Названный заключенный должен был пройти по клеткам, число и направление которых также озвучивал послушник.

Миниатюрный человек, которого я видел в камере, оказался рядом с молодым марраном.

— Бейтесь, — крикнул им стражник.

Они продолжали озадаченно смотреть друг на друга, губы дрожали, острия мечей были направлены в пол.

— Бейтесь, — громко повторил стражник, заключенные не двигались.

Собачьи головы зароптали. Красный Пес сделал едва заметный жест рукой, приказывая им замолчать. Ряд стражей молча расступился. На доску вышел еще один Пес, в отличие от остальных он был наг, лишь на чреслах висела повязка, а лицо скрывала маска. Все его тело покрывали вырезанные рисунки. Спину от плеча до пояса рассекали несколько глубоких рубцов. В руке он сжимал меч с широким лезвием. Молниеносно он оказался рядом с нерешительной парой. Свист стали. Голова миниатюрного человека с выпученными глазами покатилась к ногам одного из стражников. Тот брезгливо поморщился и пинком отправил голову обратно в зал. Молодой еврей выставил перед собой меч, он решил защищаться. Но что может юнец, никогда в жизни не державший оружия, против человека мастерски им владевшего? А палач, как тигр, неторопливо и бесшумно обходил свою жертву. Выпад — и юноша упал на колени. В глазах — недоумение. Он пытался закрыть рану на груди, из которой выплескивалась кровь. Палач скрылся, ряды стражи сомкнулись.