Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо (сборник)

– Не ты, а они.

– Кто – они?

– Ну, правление, что ли… Тот же председатель.

– Да это ж мы и есть! – воскликнул Макар Петрович и еще энергичнее потянул из трубки. – Все гуртом если, как один, на работу, тогда, может, и трудодень будет прочный.

– Будет! Держи карман шире, – осаживал Павел Ефимыч. – А тут, – он показал пальцем через плечо, во двор, – тут дело надежное. А налог – что? Купи хорошую корову – оправдает. Слов нет, налог, конечно, большой.

– Да мне больше четырех литров молока и не требуется. Зато моя корова – золотая по выносливости. Она и под кручу к речке сама спустится, напьется, сама же и выскочит обратно наверх и – во двор. А твоей надо носить воду за полкилометра.

Но Макар Петрович чувствовал, что говорит совсем не то, что надо, и от этого еще больше горячился. Однако настоящих слов для опровержения соседа не находил. К тому же, откуда ни возьмись, подошел финагент Слепушкин.

– Здорово были, соседушки! – поздоровался он и сразу раскрыл записную книжку. – До вас, Макар Петрович. Должок по налогу значится – триста.

А Макар Петрович и так уже был не в себе.

– Ты мою корову видал? – спросил он с сердцем. – За что я плачу? Она сама стоит семьсот, а за нее налогу четыреста. Аль вы не понимаете самого коренного вопроса?

– Не наше дело политику переиначивать. Не нужна корова – продай. Мы должны личное хозяйство того… к уклону. И налогов будет меньше.

– Налог того, – вздохнул Павел Ефимыч. – Трудноват, конечно. Ну, я-то расплатился.

– А я возражаю! – закричал Макар Петрович. – Понимания у тебя, товарищ Слепушкин, нету.

– Я что… Мое дело – взыскать.

– А! Взыскать! Ну взыщи, взыщи. Где я тебе столько денег возьму?

– Не знаю. Это не мое дело, а твое.

– Я тоже не знаю. Почему мало денег на трудодни дают? Я день и ночь работаю в колхозе. Я пятнадцать лет у коней живу.

– Вот я и говорю, – вмешался Павел Ефимыч. – Если на трудодень надежи нету, то без хозяйства нельзя.

– Как это так надежи нету? – рассердился Макар Петрович. – Не в том дело. Председатель наш не соответствует действительности. Настоящего надо выбирать.

– Ну, это ты далеко заходишь! – возразил Павел Ефимыч, посматривая, однако, на Слепушкина. Он при этом подумал: «Передаст еще наш разговор председателю – хлопот не оберешься, и отношение может попортиться».

– Не-ет. Не далеко захожу, а в самый раз. Ты ж понимаешь, товарищ Слепушкин: пута – несчастного пута! – не может организовать, вью из осоки. Разве ж с ним будет трудодень! – Макар стучал трубкой по ладони и говорил все горячее. – Я по любой подводе – приезжай она за сто километров – председателя узнаю. Узда хорошая, сбруя хорошая, путо на грядке привязано дельное – значит, и председатель того колхоза дельный. А у меня сердце разрывается, когда я начну лошадей обратывать в тряпичные узды да осоковые путы вязать. Не можно так дальше! – воскликнул он. – Где я возьму, Слепушкин, денег? Негде.

Макар замолк неожиданно и засипел трубкой. Слепушкин не наседал – знал, что Макар заплатит, – и тоже молчал и сосал трубку, но с удивительным спокойствием. А Павел Ефимыч кряхтел и потирал бока. Так же неожиданно Макар Петрович сказал:

– Заплачу. Нельзя не платить, сам понимаешь.

– А говоришь – где деньги взять? – уже с улыбкой сказал Слепушкин.

– Это не твое дело, а мое, – угрюмо ответил Макар Петрович.

– А и правда, Макар. Где ж ты столько денег возьмешь? – участливо спросил Павел Ефимыч.

– Я свою обязанность нутрем сознаю… Должен я найти.

– То правильно. Хозяин знает, где гвоздь забить, – согласился сосед.

– Знаю. Конечно, знаю. Но только, – он выпрямился, стукнул трубкой о колено так, что посыпалась зола с искрами, – только неправильно это. В корне неверно: и за мою корову четыреста, и за твою столько же, да прибавь еще за усадьбу. Ты, Пал Ефимыч, не обижайся. Но это вопрос самого главного интересу в корове.

Павел Ефимыч и правда задумался. Посидел, посидел и говорит:

– А кто ее знает… Оно, наверно, неправильно. Но ты ж не Верховный Совет?

– Как так – не Верховный? Я – народ. Мы это понимаем. И там понимают. – При этом Макар Петрович указал вверх трубкой. – Должны они правильную линию надумать. Там люди-то – во какие головы! – Он растопырил руки над головой и добавил: – Ум! Если туда написать все это, товарищ Слепушкин, то поймут, ей-бо, поймут.

Но Слепушкин встал, попрощался и ушел, не говоря ни слова: он, видимо, боялся дальнейшего углубления вопроса. «Макар Горчица наговорит, – подумал он. – Макар и секретарю обкома скажет, что захочет. С ним и влипнуть недолго».

А Макар Петрович продолжал свое:

– Если добавить про рваные узды да про осоковые путы – тоже поймут.

Павел Ефимыч явно не верил Макару Петровичу и тут же высказал это:

– Пока туда-сюда, то да се, а свое хозяйство надежнее… А там посмотрим.

– Ну посмотри, посмотри, – сказал Макар Петрович сердито. Он сдвинул брови, сунул трубку в карман, буркнул: – Прощевай покедова, – и ушел.

Вот так они поспорили и разошлись. Разговор, конечно, крупный, разногласия большие.

Обычно не проходило и несколько дней, как соседи снова сходились, снова спорили и обсуждали. Но на этот раз Макар Петрович отпросился в правлении на два дня и, никому ничего не сказав, ушел ночью. Сосед вроде бы ненароком спросил у Сергеевны:

– Мужик-то где?

– В городе. Повел корову продавать.

– Корову! – ужаснулся сосед. – Продавать?!

– Продавать.

– И ты допустила?

– Обоюдно согласились.

– А как же дальше?

– Там дело покажет, – уклонилась она от ответа.

Павел Ефимыч покачал, покачал головой и ушел в задумчивости, тихо разговаривая сам с собой:

– Корову продавать… Продать корову… Мыслимо ли это дело – без коровы? А может, купит хорошую?.. Да где он денег-то возьмет!.. А? Как это так – продать корову!

Тем временем Макар Петрович продавал корову на базаре. Один базар прошел – никто не купил. Вывел на второй базар. Продавал он ее прямо-таки артистически.

– Ты подумай, – говорил он покупателю, такому же, как и он, костистому колхознику, но с окладистой бородой, – это ж не корова, а мысль! Корму ей – горстку, теплого не пьет – давай из речки или прямо колодезную, ключевую; холод ей нипочем. С такой коровой всей семьей в колхозе будешь работать, а молочка – само мало – четыре-пять литров в день. Молоко жирное… Смотри хвост – перхоть желтая! Ребром прочная. Корова ласковая, правильная корова: двор знает, шататься не любит. И не то чтобы тугососая, а в самый раз для бабьих пальцев сиськи приделаны. В самый раз. Все статьи правильные. Я бы ее ни в жисть не продал, но финансовый мой вопрос не соответствует действительности.

А покупатель ходил вокруг коровы, щупал ее, гладил. Он уходил и снова возвращался, снова щупал и все повторял одно и то же: