Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо (сборник)

– Не омманешь – не продашь… Не омманешь – не продашь.

Макар Петрович не возражал против такой базарной истины и говорил:

– Смотри сам! Свой глазок – смотрок, своя рука – правда. Рукой не пощупаешь да глазами не полупаешь – молочка не покушаешь.

Такие слова действовали на покупателя положительно. Он наконец решился приступить к пробе доения – самому важному по всей процедуре купли-продажи коровы. Тут совсем не то, как, скажем, купить автомобиль. Там так: паспорт сунул в карман и давай газ. А тут – извините! Животное со своим индивидуальным характером, который может и соответствовать, а может и не соответствовать требованиям покупателя. И Макар Петрович понимал это отлично. Поэтому он, зная характер коровы, сказал вопросительно:

– А может, спутаем? На всяк случай. – И показал путо, но не осоковое, а настоящее конопляное.

– А зачем? – будто удивился покупатель. – Разве ж она – того?

– Да не то чтобы того, а, как говорится, все может быть… Человек ты новый, и, главное, – не баба. Корова к бабе привычна. Сам знаешь, у нас с тобой дух такой есть, корове не по нюху приходится.

– А може, без пута?..

Макар Петрович не ответил, а смотрел куда-то на чужую свинью, будто очень она ему понравилась. Покупатель же стоял в раздумье и говорил:

– Конечно, мужик – не баба, дух не тот. – Ему вдруг что-то пришло в голову. Он энергично почесал живот и произнес: – Не омманешь – не продашь. Давай без пута пробовать. Цена для меня подходящая, должон я пробовать по-всякому.

Макар Петрович гладил корову, уговаривал, заглядывал в глаза. Он чувствовал, что в решительный момент дойки она может подвести, а может и не подвести, в зависимости от настроения. И, конечно, при первой же попытке прикоснуться к соску последовал выбрык ногой…

– А она того? – ехидно спросил покупатель.

– Немножко того, – смущенно ответил Макар, опустивши руки и отдавшись весь на усмотрение покупателя. Больше ему уже нечего было говорить.

Прикоснуться к вымени корова не позволила ни разу.

– Ну давай путай, – сказал покупатель.

После того как задние ноги коровы спутали, он начал доить. И – удивительное дело! – корова стояла как вкопанная: привычна к путу. Молоко зажурчало струйками. Макар Петрович слушал. Жжих, жжих! Жжих, жжих!.. – звенели струи о ведро. Грустно стало Макару Петровичу. Жжих, жжих! Жжих, жжих! – хлестало его что-то по самой душе. Он вздохнул и отвернулся, глядя на пожарную каланчу.

Покупатель напился молока, пробуя его медленно, с причмоком; при этом он, когда отрывался от ведра, смотрел в землю, будто сосредоточившись весь на ощущении вкуса. Так курильщики на базаре пробуют рассыпной самосад: затянется раз и стоит, потупившись, решая – «берет или не берет».

– Ну как? – тихо спросил Макар Петрович.

– Она хоть и того – насчет дойки, но зато молоко… скусное, ох, скусное!

– Не молоко, а форменные сливки, – уже веселее подтвердил Макар Петрович. – Ну, а насчет этого… путанья-то как скажешь? Не купишь, наверно? – почти уныло спросил он.

– Оно, вишь, какое дело, – заговорил скороговоркой покупатель, – я тебе прямо скажу. Была у меня корова. Та, батенька мой, как зверь: ка-ак даст, даст! И ведро летит, и баба – с копыльев долой. Во какая была корова! А эта стоит, спутанная, смирно. Этак можно. Вполне выносимо. И цена подходящая, а это главное дело. Уступишь сотню – возьму корову.

Но Макар Петрович уступил только четвертную. Сладили они за семьсот рублей и по семь с полтиной на магарыч с каждого. Макар Петрович и не хотел тратить деньги на магарыч, но правила того требуют – выпили по сто пятьдесят граммов.

И вот уже поводок обрывка, накинутого на рога, оказался в руках нового хозяина. Вот он повел корову по базару. А вскоре и совсем скрылся в толпе. Но Макар Петрович, прижимая карман с деньгами, все смотрел и смотрел в гущу базара. Базар шумел. Урчали автомашины, мычали коровы, блеяли овцы, хрюкали свиньи, кричали, споря, городские торговки. Продавцы и покупатели торговались то слишком громко, с азартом, то, наоборот, почти молча, перебрасываясь односложными замечаниями. И все эти звуки сливались в общий гул. Вдруг вырвался из общего гомона поросячий визг и долго висел над толпой, пронзительный, истошный, висел до тех пор, пока новый хозяин не засунул поросенка в мешок. Зато на смену визгу взвился аккорд гармони. Невидимый гармонист ударил «барыню», хлестнул по толпе перебором, и, кажется, пошла плясовая и над головами, и под ногами, подталкивая к переплясу. Какой-то подвыпивший колхозник, видимо удачно закончив продажу, рывком положил одну ладонь на затылок, вытянул другую перед собой и забарабанил каблучной дробью так, что из-под сапог пыль полетела клубом! Макар Петрович даже и не повернул головы в сторону плясуна, хотя и был от него близко. Потом замолкла и гармонь. Базар шумел и шумел. Мощный радиорепродуктор тоже говорил в тон общему гулу, перекрывая все. Но вдруг из того же репродуктора заструились звуки хорошей, сердечной музыки. А Макар Петрович все стоял и стоял неподвижно и все смотрел и смотрел в ту сторону, куда увели его корову. Он видел громадную толпу, в которой смешались люди, лошади, коровы, автомашины… Кому какое дело до того, что Макар Петрович продал корову? Никому.

А базар все шумел. Макар Петрович стоял, опустив голову. Кто-то толкнул его мешком. Он оглянулся. Высокий и сильный парень в новеньком ватнике, сердито глядя на Макара Петровича, выразился непристойно и добавил для пояснения:

– Что стоишь на дороге? Забыл, что базар? Иль нализался?

Но Макар Петрович был совершенно трезв. Он посмотрел своими светлыми и добрыми глазами на парня, поднял мохнатые брови и сказал безутешно:

– Я, брат… корову продал…

– Видишь ты, дело-то какое! – участливо сказал парень, поставив мешок на землю. – Дошло, что ли? Или заменять думаешь?

– Как тебе сказать… Финансовый мой вопрос не соответствует действительности.

– Аль ваш колхоз бедный?

– По правде сказать – плохой.

– Понятное дело! Отсюда и «финансовый вопрос».

– А ты откуда? – спросил Макар Петрович, совсем не обижаясь на первые ругательства парня.

– Из Алешина. Колхоз «Чапаева» слыхал?

– Слыхал. Это у вас по семь рублей на трудодень?

– У нас. Да еще по три кило хлеба. А ты откуда?

– И зачем тебе, паря, знать? Не желаю, чтобы ты и знал. Плохо у нас, председатель не соответствует…

– Ну хоть скажи, по скольку денег дали на трудодень?

– Дали… по сорок копеек, – смутился Макар Петрович.

Парень рассмеялся громко, на весь базар. Он присел на свой мешок и сквозь смех говорил:

– Какого же вы черта сами-то смотрите! Небось по хатам отсиживаетесь да за личное хозяйство зубами уцепились. Кто их вам привезет, деньги-то? Вы же без настоящего колхоза посохнете, как подсолнечные будыли перед зимой.