Г Владимов - Большая руда

- Куда ж они делись?

- Понимаешь, его одно время списать хотели. Ну, каждый и тащил, чего хотел. В общем... недоглядел я. Это уж я маленечко обратно его подсобрал, чтоб хоть божеский вид имел. Теперь-то мы его и на день запираем...

Пронякин усмехнулся и махнул рукой.

- Ты чему улыбаешься? - спросил Мацуев. - Тут плакать нужно.

- Привычки нету. В армии и не такое приходилось чинить. Дефектная ведомость на него составлена?

Мацуев опять почесал в затылке.

- Дефектная ведомость, понимаешь, есть. А запчастей нету. Вот какая история. В армии-то, наверно, были?

- Это верно.

- Вот то-то. Так что не зря я тебе говорил - подумай.

- А на свалках? - спросил Пронякин.

- Как везде. Что ты, на новых стройках не бывал? Поищешь - найдешь. Чего не найдешь - наменяешь, "мазисты" и в других бригадах есть. Ну и мы, конечно, от своих "ЯАЗов" кой-чем поделимся. Ну, что еще? Мастерская у нас хоть и слабенькая, а своя. Ты возьмись только.

- Взялся уже, - сказал Пронякин. - Я от своего не отступаю.

Они помолчали. Мацуев смотрел на него, почему-то виновато помаргивая. Пронякин выволок сиденье и положил его в кабину.

- Ты где устроился? - спросил Мацуев. - В гостинице?

- В коттедже, едят его клопы.

- Тебе в общежитие надо переходить.

- Да ведь не примут, пока на работу не поступлю.

- Поступишь. Будь уверен.

Пронякин вежливо промолчал. Он надел куртку и, сощелкивая ногтем приставшие ворсинки ветоши, ожидал, что еще скажет Мацуев.

- Не знаю еще, какой ты механик, - сказал Мацуев. - А машину, видать, любишь. Уважаешь ее.

- Как не уважать, ежели кормит. Для меня машина - тот же человек, только железный и говорить не умеет.

- А как же! - сказал Мацуев. - Тот же человек... Ну, а как с дизелем обращаться, я тебе на своем "ЯАЗе" покажу. Освоишь. Книжки, какие нужно, у меня возьмешь.

- Книжки есть у меня. С собою вожу.

- Ишь ты. Ну валяй, я тут еще покручусь. Может, какие запчастишки все-таки подберу для тебя. Завтра приходи к восьми. А коменданту в общежитии скажешь: Мацуев, мол, просил пристроить пока. Не откажет. - Он помолчал, пошевелил мохнатыми толстыми бровями. - Жинка есть у тебя?

- Имеется, в одном экземпляре.

- Это хорошо. Жинку со временем вызовешь, ежели захочет она. Покамест в общаге поживете, а там, может, и комнатка будет... Ты, часом, не из летунов?

- Был. Надоело.

- Ну, это самое верное. Это я и вижу.

Он протянул толстую растопыренную ладонь, в которой совсем спряталась сухая и жилистая рука Пронякина.

3

Тем же вечером он забрал свой чемодан и котомку из коттеджа - так называлась бревенчатая двухэтажная изба для приезжих - и перешел в общежитие - так назывался длиннейший дощатый барак с террасой и скамейками у крылечка, стоявший в длинном ряду таких же бараков.

В общежитии он пощупал простыни, покачался на пружинах койки и посыпал трещины в обоях порошком от клопов. Над изголовьем он приколотил полочку для мыла и бритвы, повесил круглое автомобильное зеркальце и по обеим сторонам его, с симметричным наклоном, фото Элины Быстрицкой и Брижжит Бардо. За фотографии он тоже насыпал порошка от клопов.

Комната была на шестерых, но он застал лишь одного из соседей, который лежал поверх одеяла в комбинезоне, положив ноги в сапогах на табурет. Так спят обычно перед сменой. Сапоги распространяли жирный сырой запах тавота и глины, и Пронякин распахнул окно. Ему не нравилось, когда в комнате пахло работой.

Он решил написать жене, пока не вернулись соседи. Он вырвал листок из школьной тетради и, присев к столу, освещенному тусклой, засиженной мухами лампочкой, отодвинул обрывок газеты с огрызками кукурузы и мятой картофельной шелухой.

"Дорогая моя женулька! - вывел он с сильным наклоном влево и аккуратными закорючками. - Можешь считать, что уже устроился. Дали пока что старый "МАЗ" двухосный, но я же с головой и руками, так что будет как новый и прилично заработаю. Есть такая надежда, что и комнатешку дадут, хотя и здесь многие есть нуждающие. А я бы лично, если помнишь наш разговор на эту тему, своей бы хаты начал добиваться. Хватит, намыкались мы у твоих родичей, и они над нами поизгилялись, хотя их тоже понять можно, так что хочется свое иметь, чтобы никакая собака не гавкала..."

Сосед зашевелился на койке и замычал. Должно быть, ему снилось плохое. Пронякин взглянул на часы и принялся его тормошить. Сосед открыл один глаз и уставился на Пронякина младенческим взором.

- Ты кто?

- Я-то? Ангел Божий. Сосед твой. Гляди-кось, смену проспал.

Сосед посопел немного и меланхолично заметил:

- Ну и брешешь.

Он открыл второй глаз и, почмокав пухлыми со сна губами, приподнял наконец лохматую голову.

- Пошарь-ка в тумбочке, опохмелиться ребятишки не оставили?

- Сами выпили да ушли.

- Такого не может быть, - объявил сосед после некоторого раздумья.

- Значит, может, ежели так оно и было. А ты и без опохмела хорош будешь. Ветер нынче свежий, мигом развеет.

Сосед встал наконец на подкашивающиеся ноги и покачался из стороны в сторону, разгоняя сон.

- Тебя как звать-то? - спросил Пронякин.

- А тебя?

- Виктором.

- А меня Антоном. Будишь, а не знаешь, кто я и что я.

- Ты на чем работаешь? - спросил Пронякин. Он твердо знал, что тот не шофер, хотя и не мог бы объяснить, почему он это знает.

- На "ЭКГе", - сказал Антон. - Машинистом. - "ЭКГ-4" был экскаватор. А ты у Мацуева?

- У него как будто. Ежели не прогонят.

- Ну, вместе будем, - сказал Антон. - Тебе сегодня не идти?

- Сегодня нет.

- Ну и гуляй. А чего тебе делать?

- Я и гуляю.

Антон засунул в карман полотенце и пошел в кухню, шаркая коваными сапогами. Пронякин подождал, пока заплескалась вода в кухне, и быстро открыл тумбочку. Рядом со скатанным грязным свитером стояла початая четвертинка. Он стиснул зубы. Вот чего он боялся и что ненавидел, как может бояться и ненавидеть человек, уже однажды опускавшийся до последней степени и сумевший подняться неимоверным усилием и который по-прежнему себе не доверяет. "Нет уж, - сказал он себе, - старое не случится, последний мужик будешь, ежели случится". Но он знал, что это может случиться, если кто-нибудь рядом, в одной с ним комнате, пьет. Он вынес четвертинку к окну и, перевернув ее горлышком вниз, злорадно слушал, как булькает внизу, в темноте.

Он поставил бутылку на место и принялся вновь за свое письмо: "... А перспективы, как я узнавал, здесь большие, со временем завод металлургический построят, поскольку руды, говорят, тут на тысячу лет хватит, а может, и больше, она тут до самого центра земли все тянется. И места хорошие. Конечно, с уральскими или сибирскими не сравнишь, но жить можно, и речка есть, рыбку помаленьку ловят..."

Антон вернулся посвежевший и причесанный по-модному. Он выглядел очень юно со своими сахарными зубами, волнистыми прядями и мальчишеской нетронутостью. Он подошел к тумбочке и, подумав, открыл ее.