Г Владимов - Три минуты молчания

Потом услышали:

- Восемьсот пятнадцатый, ваш второй причал! Подходите!

Кеп попросил в мегафон:

- Нам бы правым, если возможно!

- А что вы такие косорылые?

- Такие уж!

Там подумали и ответили:

- Тогда к седьмому, убогие!

- Спасибо вам!

Непонятно было, за что он благодарит - за причал или за "убогих".

Машина заработала веселее, и боцман сунул голову в дверь, выкликнул швартовных - по четыре на полубак и в корму. И тут уже было не до пирога, уже в иллюминаторе показался борт плавбазы, высоченный, в полнеба. Он придвигался и закрыл все небо, и мы пошли, не допив.

В корме я оказался с Ванькой Ободом и с салагами. Очистили кнехты - там стояла кадушка с капустой и мешки с углем. Борт плавбазы проплывал над нами - с ржавыми потеками, патрубками, в них что-то сипело, текли помои и старый тузлук. Наконец вахтенный к нам подплыл - в синей телогрейке, в шапке с торчащими ушами.

- На "Федоре"! - спросил Ванька. - Медицина на месте?

Вахтенный не расслышал, приставил варежку к уху.

- Глухари тут, - Ванька махнул рукой.

Но уже было не до разговоров, пошли команды - и с плавбазы, и с нашего мостика, - и вахтенный нам подал конец.

Потом его снова пришлось отдать, плохо подошли, никак нос не подваливал.

- Пошли чай допивать, - сказал Ванька.

Салаги удивились:

- Сейчас же опять зайдем.

- Щас же! Учи вас, учи. Когда зайдем, уж пить некогда будет.

Они все же остались у кнехта, а мы с Ванькой пошли в салон.

- На самом деле списываешься? - я спросил.

Он какой-то осовелый был, будто непроспавшийся.

- Что задумал, то сделаю, понял. Только симптом надо придумать. Симптом должен быть. Погляди - ухо у меня хорошо дергается?

Ухо у него не дергалось, но двигалось. Ваньку это не устроило.

- Плохо мы психику знаем. Ладно, чего-нибудь потравлю. С ходу оно лучше получается. У меня тогда глаз как-то идет.

- Я думал, ты все шутишь - насчет топорика.

- Хороши шутки! Я уже вот так дошел. - Ладонью провел по горлу. - Рыбу только сдам. Святой морской закон.

Мы успели выпить по кружке чаю и по куску пирога съесть, пока нас опять позвали. На этот раз как будто чисто подошли.

- На "Федоре"! - Ванька опять начал. - Врачиха у вас когда принимает?

- Зубная?

- Нервная!

Вахтенный себя похлопал варежкой по лбу.

- Тут чего-нибудь?

- Есть малость. Сплю плохо. Совсем даже не сплю. Грудь все время сдавливает. Коленки дрожат. И воду все пью, никак не могу напиться. Вот уже не хочется, а пью.

- Это у меня тоже бывает, - сказал вахтенный. - Только с водярой. Ну, хошь - запишу тебя на прием.

- Будь ласков. Обод моя фамилия.

- Обод. Ладно. Только там не врачиха, а мужик. Он строгий.

- Володька, что ли?

-Ну!

- Какой же он строгий, когда он святой? Он-то мне запросто бюллетень выпишет.

Вахтенный нам подал конец. Салаги все совались нам помочь, да только мешали.

- Сгиньте! - Ванька им сказал. - Бойся тут за вас. Защемит кому-нибудь хвост, а нам переживание. И так у нас полно переживаний.

Конец провисал, мы его потихоньку подтягивали.

- Почему святой? - я спросил. - Фамилия?

- Что ты! Фамилия у него, знаешь какая... Не знаю, какая. А это кличка. Про него ж песенку сочинили. -Пропел дурным голосом, без мотива:

А было так - тогда на нашем судне

Служил Володька, лекарь судовой,

Он баб любил и в праздники, и в будни

И заработал прозвище - Святой.

Вахтенный посмеялся:

- А и правда, чокнутый. Есть малость.

- Как раз сколько нужно.

Мы закрепили конец и пошли с кормы.

С базы уже завели стрелу, под ней качалась сетка. Это еще не грузовой строп, а для людей, хоть он такой же, из стального троса, только поновее - в него руками цепляешься, так чтоб не пораниться жилкой.

А к сетке между тем уже понемногу очередь собиралась. Каждому, конечно, найдется на базе дело. Радисту - фильмы поменять или аппаратуру сдать в ремонт, рыбмастеру - следить, чтоб не обидели нас, когда рыбу считают, дрифтеру - сети новые получить, механикам - какие-нибудь запчасти, кандею продукты, боцману - сдать чего-нибудь в утиль. Одним неграм палубным на базе делать нечего, их в последний черед отпускают, когда выходит какая-нибудь задержка. А она редко случается, вон сколько траулеров очереди ждут, и еще новые подходят. Никогда не знаешь, попадешь ты на эту базу или нет.

Пятеро вцеплялись в сетку, продевали ноги в ячею. Старпом из рубки кричал третьему:

- Ты там не задерживайся. Сдашь и сразу майнайсь, мне тоже охота.

- Смотря как сдам. Если на пятерку, тут же вернусь. А двоечку - еще переживать буду.

- Договорились же!

- Ладно, не скули, я за тебя на промысле две вахты отстою.

- Что там на промысле!

- Не скули.

Сетка понеслась, взлетела над базовским бортом, там ее ухман* перехватил. Третий еще выглянул.

* Ухман (от слова "ухать") - командует действиями крановщика, когда тому не виден груз.

- Смотри, не шляпь, я тебе доверил. Со второй сеткой тоже пятеро вознеслись. Потом ее снова спустили, и в нее только четверо вцепились. И тут Васька Буров к ней кинулся.

- Куда? - Серега ему заорал. - Тебе там чего делать, сачок!

- Бичи, я ж артельный, мне в лавочку - яблоки получить, мандаринчики, "беломору".

- Кандей получит!

Серега его догнал, но сетка пошла уже, он только за сапог Васькин схватился.

- Артельный же я, за что ж я десятку лишнюю получаю?

- За то, чтоб на палубе веселей работал.

Сапог так и остался у Сереги в руках. Васька летел кверху и дрыгал ногой, портянка у него размоталась. Потом он из-за планширя выглянул, стал канючить:

- Бичи, ну отдайте же сапог! Я ногу застужу.

- Майнайсь книзу - получишь.

- Майнайсь! Вы ж меня потом не пустите. Как же вы главного бича на базу без сапога отпустили, позор же для всего парохода.

- Ладно, - сказал Серега, - подай штертик.

Васька там куда-то сбегал, потом стравил штерт. Серега концом обвязал сапог.

- Мотай, сачок.

- Вот спасибо, бичи. Зато уж я вам самых лучших яблочков отберу, мандаринчиков...

С базы крикнули:

- Строп идет!

На шкентеле*, за один угол зацепленный, спускался строп - стальной, квадратный. Мы его расстелили и пошли катать к нему бочки. Друг за дружкой, каждый другому накатывает на пятку, остановиться нельзя. Бочку валишь, катишь по палубе, вкатываешь на строп и рывком ее - на стакан. И она должна стать точно, как шар в лузу, ни на дюйм левее или правее, потому что их должно стать девять; считают нам теперь рыбу не бочками, а стропами; будет восемь - ухман заметит, заставит перегружать.

*Шкентель - грузовой трос.

Ну, вот их уже и девять, по три в ряд, стоят пузатенькие, стоят родные, кровные. Двое забегают, заносят углы, цепляют петли на гак, - и теперь рассыпайсь, кто куда успеет, потому что ухман не ждет, у него там работа на два борта, с той стороны такой же траулер разгружается. Он махнул варежкой, и нет его, а строп с нашими пузатенькими полетел к небу, мотается между мачтами. Беда, если хоть одна петля как следует не накинута, тогда он весь рассыпается, бочки летят и лопаются, как арбузы.