Г Владимов - Три минуты молчания

Она себя взяла за плечи, как будто ей тут-то и стало холодно. Прикрыла наконец свой вырез.

- Что ты на меня кричишь? - спросила, чуть не со слезой в голосе. Хотя я не кричал, я тихо ей это сказал, сквозь зубы. - Думаешь, я боюсь тебя, бич несчастный? Что ты можешь мне сделать? Чем ты мне грозишь? я, знаешь ли, криканная. Мужиками битая. Родителями проклятая. Ревизорами пуганная. Мне за себя уже ничего не страшно. А ты вот - жизни не понимаешь, рыженький! С тобой по-хорошему, а ты на людей кидаешься.

- Я еще на тебя не кинулся. Я еще всех слов тебе не сказал.

- Да уж какие ты там слова для меня приберег... Слышала, и сама умею.

Она пошла от меня, застучала каблучками по палубе. С полдороги повернулась, спросила:

- Говорят, вы на промысле остаетесь?

- Тебе-то что?

- Теперь - ничего. Вам счастливо, с пробоиной. Авось не потонете. Значит, до апреля?

- Значит, так.

- Ну вот, в апреле и получишь свои деньги. Скажи хоть спасибо - я эти-то у них отняла. Когда они в коридоре их подбирали.

- Постой...

- Да нет уж, я все сказала, что тебя мучило. А стоять мне больше некогда. Я тоже, знаешь, тут не пассажирка.

Она ушла в тамбур и прикрыла броневую дверь с задрайками.

Лицо у меня горело как ошпаренное. Так, значит? Не понимаю я в жизни? Я закурил, глядел на траулеры, которые внизу шарахались и бились об кранцы. Может быть, и не понимаю... Вообще, все так гнусно вышло, и ведь вовсе я не собирался скандалить. Но почему я верить ей должен - когда уж так погорел хорошо? И еще спасибо ей скажи. А зайди за этими деньгами в апреле, так, может, без шмоток последних останешься, там такая шарага. Надо бы кореша взять с собою, он и свидетелем будет, и поможет в случае чего. Главное этой кошке не верить, никому не верить, когда дело грошей касается, это дело вонючее, тут все сами не свои делаются...

Ладно, закрыли пока тему, пошел я эту лавочку искать. Спустился на четвертую палубу - и сразу в другую жизнь попал: ковры по всему коридору, стеклянные двери, переборки пластиком обшиты - "под малахит", в салонах телевизоры, читальные столы, ребята в бобочках играют в пинг-понг. То-то сюда дикарей неохотно пускают: поди, приглянется им здесь - так и с траулеров посбегают. От нас же только отдача требуется, а живут - другие. Ну, правда, они наших денег не получают, да хорошо б нам их как-то попридержать наши деньги, тоже не выходит.

И Клавка эта запутанная все-таки не шла у меня из головы. Отчего-то мне и жалко ее вдруг стало. Ну прибилась она к этой роскошной жизни, кому-то небось и в лапу сунула, чтоб ее сюда взяли, да может, как раз мои кровные и пригодились, - так ведь какая цена вшивым этим деньгам: сколько еще юлить приходится перед бичом-то "несчастным", страхом душу уродовать, любовь, видите, изображать! В общем, я так решил - не пойду я за ними в апреле, разве что она сама захочет меня разыскать. Не понимаю чего-то - так лучше от этого подальше.

Вломился я в лавочку - в сапожищах, как бегемот, заорал с порога:

- Бритвы электрические есть?

А там - тишина, как в церкви, тихонько вентилятор жужжал, и два парня в бобочках чинненько беседовали с продавцом, отрез на костюм выбирали. Все только покосились на меня и головами покачали: видали дурня с мороза?

Аив самом деле - чего спрашивать? Да тут всего, что душа пожелает, навалом: и костюмы, какие хочешь, из шевиота, из бостона, и бритвы эти пяти сортов, и лезвия "Блюз Матадор", и транзисторные приемники, и магнитофоны со стереофонией. А платить - ничего не надо. Вот просто не надо-и все. Только предъяви матросскую книжку, чтоб тебя там, в ведомости, отметили, и пальцем ткни: "Вот это мне заверните". Тоже великое слово - "потом"! Оттого ты себя и впрямь Рокфеллером чувствуешь, хватаешь чего ни попадя, а потом-то и окажется при расчете, что всего на какой-нибудь месяц и заработано - пожить. А то еще, бывает, и в долгу окажешься: ведь по аттестату, покуда плаваешь, тоже капает - жене, детишкам, родителям. Спалил бы я эту лавочку - сколько б биографий спас! И свою, между прочим: как минимум я из-за этого "потом" лишних две экспедиции отплавал.

Лично я ничего не стал покупать, только бритву взял по Шуркиной книжке - самую, конечно, дорогую, Шурка ж мне не простит, если дешевую. Продавец мне чего-то мурлыкал - как она включается на 127, на 220, как ножи менять, а я думал - еще повезло Шурке, что он до этой лавочки не дорвался, он бы не бритву, он бы сейчас два костюма отхватил, которые потом в шкафу будут висеть ненадеванные, покуда жена не загонит в комиссионке за полцены. Когда ему костюмы носить? Удивительно - каким горбом, какими мозолями мы эти деньги зашибаем и как стараемся побыстрее размотать! Но может быть, если таким горбом, такими мозолями, такой каторгой, так это уже - и не деньги? Может, они уже как-то по-другому должны называться? Неужели же я за деньги жизнь отдаю? Не согласен. А вот для Клавки-то этой - они, пожалуй, деньги. Она их, как я, не размотает, все в дело пойдет. Так чего ж я на нее кидаюсь? Бог с ней, пусть пользуется, все - справедливо. И мне сразу легче стало.

А больше на всей этой базе мне делать было нечего. Если даже и знакомые плавали, где их найдешь в этом муравейнике.

У главного трапа дрифтер меня завернул. С каким-то он дружком беседовал - сам в телогрейке, в шапке на глазах, а дружок - причесанный, брюки в складочку, ковбойка с коротким рукавом. Но веселые одинаково, прямо лоснились.

- Погоди, Сеня, сейчас сети доберем, поможешь мне. Разговор у них с дружком был серьезный:

- Сатаны меня занесли на этот пароход! - дрифтер говорит.

- Да, не повезло тебе, - дружок отвечает.

- Перейду на другой, вот те крест истинный.

- Конечно, себя ценить надо.

- Хоть на "Сирену" перейду.

- А что, "Сирена" - это пароход.

- Или на "Шаляпина".

- Тоже пароход.

- А "Скакун" этот - ну его к бесу, это не пароход.

Этак они еще долго могли травить, пароходов у нас много, но тут чьи-то каблучки застучали и юбка зашелестела, так что внимание у них переключилось.

Прошла мимо нас Клавка, стала всходить по трапу, но приостановилась. Скользнула взглядом по мне, как будто знакомого хотела вспомнить, но не вспомнила.

- Смелей, смелей, Клавочка, - дружок ей сказал. - Мы на тебя снизу смотреть не будем.

- А хоть и смотрите, белье у меня в порядке.

Дрифтер заржал от удовольствия.

- Ох, Клавочка! - дружок говорит. - За что мы тебя все так любим?

Хотел было руками ее достать, но она высоко стояла.

- Если бы все! А то вот этот злодей, в курточке, зверем на меня смотрит. Убить меня хочет.

- Кто, Сеня?! - дрифтер взревел. - Какой же он злодей? Да он у нас душа парохода. Весь экипаж в нем сипы черпает в трудные минуты жизни.

- Вот вы его и заездили. Может, и была у него душа когда-то, да вы из него вынули.

- Сень! - дрифтер ко мне пригляделся. - А у тебя, и точно, взгляд какой-то не родной. Сень, смягчись. Ведь на такую королеву смотришь!