Валентин Иванов - Златая цепь времен

А теперь о другом.

Состоится ли у вас в Ленинграде мексиканская выставка? На ней меня сразили некоторые обстоятельства. Во-первых, две головы. Одна приблизительно естественных размеров и абсолютно европейского типа, но без бороды и усов. Вторая — колоссальная, черты лица совсем другие, но тоже европейские, очень мне напомнившие два неитальянских лица из виденного недавно фильма Десантиса «Трагическая охота». Итак, можно взять в руки скульптуры тех самых тейлей, белых богов, которых мексиканцы встречали в лице Кортеса.

Я всегда был убежден, что культ Солнца с человеческими жертвоприношениями, культ древних кельтов, уничтоженный в его последнем прибежище, — в современной Вандее, — лишь Шарлеманем, был занесен в Мексику извне через Атлантику. И без всякой Атлантиды. Обдуманный рейд? Беглецы? Плоты? Корабль или целая флотилия? Никто не ответит на эти вопросы. Кстати, франки, будучи ортодоксальными римско-католиками, иногда прибегали к человеческим жертвоприношениям, даже к массовым… Ничего-то мы не знаем.

Во-вторых. Выставка дала мексиканское искусство с древнейших времен по наше включительно. И вот, это сегодня во всем, включая мозаику, роспись, фрески в общественных зданиях и на громадных плоскостях глухих стен домов в городе Мехико, нынешние художники опирают на древность, включая ее простое копирование. Что это значит? Экзотика для туристов?

Ладно. Вообразите себе Москву, где на каждой стене изображено некое славянство эпохи не позднейшей, чем Киевская Русь. Именно так. Везде, всюду, древность выкатилась из музеев, развернулась и плеснула на все наши славянские мотивы славянскую «вязь» (она, кстати, византийская), отовсюду глядят Перуны, Свароги, водяницы и т. п.

Так сделано в городе Мехико. Я понимаю, что, вопреки всему, нынешняя Мексика стремится опереться на глубь, на подпочву. И это она хочет сделать, эта Мексика, такая внешне, этнически испанская, такая немайянская, неацтекская, неюкатанская. Испанская — это ярко видно на великолепных снимках сегодняшнего дня Мексики, людей и толп на улицах, площадях, на праздниках, в пляске, на бое быков. А вот в душу себе садит майю, ацтека. Да, дело это серьезное и, как серьезное, выпирает отовсюду, наверное, незаметно даже для тех, кто его делает. Зачем, для кого, для чего? Мода, что ли?

Не ответят, почему им сегодня так уж понравилась, так уж понадобилась далекая, беззвучно умершая древность, похороненная еще до Кортеса. В том-то и сила, что не ответят. Коль ответили бы, да объяснили бы, да еще и план представили бы, то была бы это просто очередная кампания лишь, даже не мода. Однако же тут, видимо, стараются все. Ведь без всяких этих чиновничков и чиновников муниципальных и прочих не дадут ни денег, ни разрешения «пачкать» стены небоскребов майянской и прочей символикой, которая к тому черт знает что и значит. Значит, даже чиновники разрешают либо не возражают. Невозражающий же чиновник для таких дел наилучший покровитель: ни мешать советами, ни диктовать не будет. Вот так-то…

В XV веке обитатели подвесочного к Азии континента ели грубо, так грубо, что жирную свинину почитали нежным блюдом после надоевшей говядины. Дичину особо ценили за пряный привкус, потому-то и охраняли дичь законами, на наш взгляд (если забыть о каре на лося), противоестественно-жестокими. Да ведь охраняли-то, вопреки романтике Вальтера Скотта, не как любимый объект королевской и прочей знати забав лишь, но как блюдо . В остальном, ели грубый хлеб муки простого помола. Лук — райское блюдо — и чуть-чуть овощей.

Колючие сукна из немытой шерсти — мыть было нечем — так драли шею, что всяческие пышнейшие воротники были необходимы для защиты кожи. Скучно, серо жили и наиболее сытые. Драться же умели бесподобно: примо, развлечение, выгодное для воображения, манящее выигрышем, подобно рулетке; секундо, развлечение эффектно-доступное в силу общего закона наименьшей трудности дел разрушительных. А вообще — народ был нищий, все эти рыцари. Ричард Львиное Сердце как был убит? Один из его вассалов на французской земле нашел клад. Король говорит — мое, вассал — не отдам. Ричард пошел на него походом. Во время штурма один из стрелков вассала ранил Ричарда в пятку, и король умер от общего сепсиса, ноги-то немытые.

Итак, в XV веке эти немытые, грубые, смелые и сильные рубаки отправились на всесветный грабеж. В индийском порту, где появилась первая эскадра Васко да Гамы, на встречавших ее богатых и наивных горожанах было навьючено больше шелков, больше отлично тонких тканей, больше золотых украшений и драгоценных камней, чем на всех оставшихся дома европейцах, взятых вместе. Ведь недаром же законы Западной Европы тех эпох навязывали бюргерам скромную униформу. Тут соль не в одной дворянской гордости: богатые бюргеры, дай им волю, вздуют цены на роскошь.

Грабили. И — чужим не разживешься, как объяснил мне один колхозник, мой друг, вернувшись осенью 1945 года прямо из Германии без всяких трофеев. О том, что есть исторический пример — Испания, — он не знал.

Времена изменились. Одна ли Мексика, подобно бойцу, готовящемуся к драке, укрепляется на ногах, топчется, пока подошвы не почувствуют твердую опору не наносного грунта, а первозданной скалы? Требуется: единство нации, обязательно нации исторической, извечно местной, от самой земли, от данных квадратных километров, точно определенных этими координатами и отраженных в меркаторовской проекции на этом именно бумажном листе.

26.XII.1960

*

Уважаемый Николай Онуфриевич![37]

Получил Ваше письмо и Ваш этюд «Об обрядах». Я полагаю, что Вы совершенно правы и фактически, и эмоционально. Последнее слово я употребляю не случайно.

Отвечаю Вам не с целью дать якобы научный разбор Вашего этюда, — я не дипломированный историк, — но чтобы поделиться с Вами некоторыми моими мнениями, добытыми путем многолетней работы.

Было, есть и будет не только ряд исторических школ, но внутри каждой — группировки, весьма и, зачастую, яростно спорящих. Это естественно, здесь нет ничего плохого: сражаются и математики, и физики, и прочие представители «точных» наук.

Кто же из сражающихся если не прав, то хоть более прав? Чтобы ответить на такой вопрос, нужно обратиться к методу диалектического материализма. Методу, а не цитатам. Попробую выразить то, что я называю моим мнением о подходе к историческим явлениям. Мне кажется, что нужно опираться на следующее:

А. Биологически человек за свой исторический период, — скажем, за последние десять тысяч лет, — ни в чем не изменился. Череп, костяк — те же. Следовательно, таково же и вмещаемое. И коль я действительно хочу быть материалистом, для которого сознание есть феномен всех физиологических функций, то человек прошлого для меня должен быть не только понятен, но и близок. На самом деле, мы привыкли к поэтически звонким словам — столетие, тысячелетие. Однако же столетие есть лишь смена трех поколений, а тысячелетие — тридцати. Не только за столетие, но и за тысячи лет человек физически измениться и не мог.