Шломо Вульф - Убежище

И, надо же, в этом дальнем месте без названия, куда меня черт-те как занесло, кто-то вскрикнул: "Таня?.."

"Это судьба, Танечка, - ликовал Марик. -- Только я придумал и отверг сотый повод к тебе зайти, как вижу, что ты сама выходишь из темного леса, одна и прямо ко мне! Ну, найди любое другое объяснение такой невероятной встрече, а?" Он сверкал очками из-под начальственной папахи, был в богатой мужской шубе. Рядом с таким барином я выглядела совершеннейшей варлашкой. Особенно в своих заснеженных суконных сапожках и с подозрительными белыми пятнами на моем потертом пальто.

"Так откуда же ты? -- оглядел он меня уже с некоторым беспокойством. -Ты действительно одна?" "Одна... Из лесу я... Нас было шестеро, - ответила я, тревожно оглядываясь. -- Остальные пали." "Куда... пали? А, я понял. Это ты так шутишь. Разыгрываешь, как Вальку. Только я-то другой. А что если зайти в ресторан? Я приглашаю." "Я бы с удовольствием, Марик, только я не при деньгах и, как видишь, забыла надеть вечернее платье. Тебе со мной будет стыдно перед знакомыми." "С тобой! Опять разыгрываешь? Тебе ли не знать себе цену в любом платье..." "О, уже о цене начали договариваться. А что если я ее буду поднимать и поднимать? С твоей-то зарплатой?" "Таня, ты что, выпила где-то в лесу? Я же о цене иносказательно. Неужели ты могла подумать?.. Мы же из одного вуза." "Кстати, ты с какого факультета? Почему я тебя никогда не видела?" "С приборостроительного. Мы же на Петроградской учились, а ты, как и все прочие, у Калинкина моста." "А как твоя фамилия, Марик?" "Альтшулер, - мгновенно смешался он. -- А что?" "Ничего. Чего это ты смущаешься, словно признался в срамной болезни?" "Некоторые..." "Брось. Только не я. Ты даже не представляешь, как я хорошо отношусь к евреям. У меня и парень был в Ленинграде из вашей нации. Лучше не встречала." "А как его фамилия, если не секрет?" "Дашковский." "Феликс? -- вздрогнул он, всматриваясь в меня с некоторым, как мне показалось, ужасом. -- Так ты..." "Что я? -- теперь мгновенно ощетинилась вся моя плоть. -- Ну-ка, поясняй, да поподробнее." "Ну не здесь же!"

До чего мерзко входить даже и в такой пролетарский ресторан не в туфлях, без прически, косметики и после целого дня на ногах! Но я должна была узнать, чего это он так ахнул. Кому, кроме своей дорогой мамули, растрепался о наших отношениях мой любимый? Надо же, вот так все забыть! Ждать, что он напишет. А какого рожна, милочка, ты тогда вообще аж на Тихом океане свой закончила поход, а не в Ленинграде своем или в его славном городе-герое? Если ничего-то и не было, то можно было бы и не бегать никуда или хоть сбежать куда поближе?

Мы заняли столик у самого окна на залив, вид которого меня всегда успокаивал, но не сейчас. Марк заказал гребешки (Что это такое, кстати? Это действительно едят? Это не то же самое, что жаренная саранча в тухлых яйцах?), суп с фрикадельками и неизменную красную рыбу. Порция салата из гребешков в квадратной тарелке была такой, что об остальном обеде можно было и не думать. Тем более, что это оказалось потрясающей вкуснятиной и сплошным белком. Только пробегав сдуру весь день на воздухе можно было съесть остальное. Даже и под водочку в графинчике.

После последней рюмки я положила ему пальцы на кисть и сказала: "Одно из двух, коллега. Или ты мне тут же, не сходя с места, выложишь все, что знаешь о наших с Дашковским отношениях, или я тебе тут такое устрою, что о карьере придется забыть до самой пенсии. Я гораздо страшнее, чем тебе там нашептали." "Таня, никто мне ничего не нашептывал, мамой клянусь..." "Еще одна увертка и вот этот графин летит вон в то зеркало, козел. А потом все, как обычно. Я дружинникам так просто не дамся, кое-кому испорчу прическу. И вообще такое сыграю, что уже твоя мама будет тобою клясться кое-где. Не понял? Протокол. По пятнадцать суток и телега на каждого в ЦКБ. Ты меня пригласил, на свою голову, теперь слушайся пока не поздно..." "Ладно. Действительно у нас есть общие знакомые..." "Конкретнее. Имена. Степень знакомства с Дашковским..." "Явки, пароли, - невесело рассмеялся он. -Мадам из гестапо?" "Мадам из интимного отдела кей джи би. Не расколешься, пеняй на себя." "Мы дальние родственники с Эллой Коганской." "Уже теплее. И что же?" "Она со школьных лет, еще когда жила в Севастополе, была влюблена в Феликса, отцы их..." "Знаю." "На последнем курсе Феликс вдруг увлекся... тобой, как сегодня выяснилось. Боже, что у тебя с глазами?.." "Не отвлекайся! Кем именно? Как Эллочка меня тебе описала?" "Ну, - покосился он на графин, - примитивной, бесстыдной и наглой сексбомбой..." "Как она описывала бесстыдство соперницы? Поконкретнее." "Ну..." "Вот графин, а вон зеркало..." "Она рассказала о некоторых ньюансах твоих отношений с Феликсом, не совсем принятых в нашем кругу." "Каких именно?.." - я схватила графин. С соседнего столика приподнялся мужчина. "Ладно, это же, в конце концов, не мое дело, - сдался побледневший Марк. -- Она сказала, что ты позволяла ему..."

Все ясно. Об этом могли знать только два человека. Он и я. А знают все. Ладно. Я буду изредка заглядывать в павильончик до востребования. Пусть только напишет. Я ему так отпишу! В конце концов, этот-то милый парень ни в чем не виноват. "Прости меня Марик. Вот примерно моя доля стоимости обеда. Я доберусь сама. Нет-нет, не провожай. Да тебя-то и не больно уже и тянет, верно?" "Наоборот..." "Попробовать ньюансы захотелось? Прости, но это уже не с тобой. Прощай. Теперь твоя очередь нести грязь по стране. И на Тихом океане, - почти громко запела я, - свой закончили поход..."

***

Два кота, черный и рыжий, стоят по брюхо в снегу, почти касаясь друг друга носами. Стоят совершенно неподвижно, но если бы кто-то осмелился наклониться к любому из них, то обнаружил бы исходящий от напряженного бойца жар и запах пота. Замершие изваяния выражают свою решимость только грозным утробным воем. Дрожит каждая клетка грациозно изогнутых тел. Любое неверное первое движение может оказаться роковым. До микрона продумывается точность удара железной лапы, прыжок. Уже ощущается на коже под вздыбленной шерстью беспощадные когти противника точно в том месте, куда возможен удар. Вой символизирует волю к победе. Он поднимается до крыш окрестных домов, заставляет сжиматься человеческие сердца. И вот -- едва заметное движение одного из них и -- облако снега над черно-рыжим клубком, мелькание лап, голов, хвостов. Все во имя победы и в предчувствии катастрофы поражения. Секунда, вторая и -- все кончено. Рыжий, задрав хвост, удирает, а черный, выгнув спину прыжками влево-вправо несется вслед. Но преследования нет -это просто танец победы.

Мне казалось, что в схватке за Феликса моя победа неоспорима, как данность. Достаточно было просто взглянуть на нас со стороны. Никто на свете не был так создан для его половины, как я. И вот схватка позади. Где-то на другой стороне планеты кто-то торжествует, уверенный, что добро победило зло. С чего это я вдруг так обрадовалась, что он мне напишет? Ведь еще кто знает, что именно может написать такой непредсказуемый и жесткий человек? Как я им восхищалась, когда он одергивал людей грубо-цинично, уничтожающе, как умел это делать только он! Теперь я, приходя за письмом уже не столько жаждала его, сколько боялась, мысленно читая бесчисленные варианты этого ужасного письма.